Тайный советник вождя
Шрифт:
Да, как я предполагал, так и вышло. Еременко гроза обошла стороной, Захаров, как говорится, отделался легким испугом, а генерала И. Н. Рухле арестовали, хотя и Василевский, и я высказывали сомнение в его виновности. Однако сомнения наши, вероятно, не прошли бесследно. В ходе следствия, при анализе документов, захваченных у немцев после Сталинградской битвы, не нашлось ничего конкретного для обвинения Рухле в предательстве. Насколько я знаю, со временем он был оправдан.
С Георгием же Федоровичем Захаровым мне, к счастью, в дальнейшем непосредственно сотрудничать не довелось. Могу только сказать, что он так и остался «толкачом», любой ценой обеспечивавшим выполнение замыслов вышестоящего командования. Сколько должностей сменил он за годы войны — не упомнить.
В феврале стало известно о гибели писателя Аркадия Гайдара. Эта новость не то что порадовала Иосифа Виссарионовича, было бы кощунственно выразиться именно так, но она успокоила Сталина, сняла груз сомнений, в какой-то мере подтвердила ему самому, что он не ошибается в оценке людей. О том, что Гайдар пропал без вести, мы знали давно. Будучи корреспондентом "Комсомольской правды", он оказался в кольце, которое создали фашисты вокруг Киева. О многих, кто попал в то кольцо, не было ни слуха ни духа. В том числе и о Гайдаре. Хотя один зловредный слушок прошелестел еще осенью: писателя — певца революции, воспитателя советской молодежи, видели, мол, в плену, не то в Виннице, не то в Житомире, где он нескучно проводил время в кругу определенного сорта девиц вместе с какими-то немцами в военном и в штатском. Идейный, а переметнулся… Ядовитый слушок, неизвестно кем пущенный, дополз и до Сталина, заметно огорчив его, несмотря на нелепость. Но ведь и слух о том, что Яков Джугашвили попал в плен, тоже вначале казался нелепым.
За творчеством Аркадия Петровича Гайдара следил Сталин с конца двадцатых годов. Проще сказать — читал все его опубликованные произведения. Особенно ценил «Школу» и «РВС», видел в этих произведениях правдивое отражение гражданской войны, непримиримого противостояния, новизны и романтики, которые свойственны были тому необычному периоду. У Иосифа Виссарионовича, да и у меня тоже, воспоминания о минувшей драматической междоусобице вызывали не только горечь, но и возвышающее ощущение, какое испытывают, вероятно, те люди, которые искренне сражаются за светлые идеалы, за счастье не для себя, а для всех. Гайдар же наиболее полно и красочно воспроизвел тот пафос, с которым вступало в революционную борьбу молодое поколение.
С детских лет, оказавшись в водовороте сражений, заняв в этих сражениях определенную твердую позицию, Аркадий Петрович, обладая обостренным писательским восприятием, впитывал, как губка, новые впечатления, был неравнодушным участником событий и даже предугадывал их развитие. Началась борьба с кулачеством — сразу откликнулся новой книгой. Едва Сталин выдвинул тезис "дети за отцов не отвечают", как пионерская газета начала печатать "Судьбу барабанщика" — будто заранее подготовлена была эта повесть.
Где-то на той грани, когда заканчивался период "ежовых рукавиц" и начиналась малая бериевекая либерализация, по инициативе Иосифа Виссарионовича решено было отметить тех писателей, которые пользовались популярностью в нашей стране. Не сторонников или противников всяческих там «измов», а просто литераторов, одаренность которых была заметна, ну и при том не приносивших вреда государству. Неплохая была идея.
Список, составленный и утвержденный в соответствующих ведомствах, лег на стол Иосифа Виссарионовича. Как мы уже знаем, Сталин любил не спеша,
— Вижу здесь молодых детских писателей: Льва Кассиля, Агнию Барто. По совести говоря, я не знаю, какие они писатели, какая от них польза. Вероятно, достойны награды, раз их представляют. Но почему здесь нет замечательного детского писателя, преданного делу партии?
— Если имеете в виду Аркадия Гайдара, то мне это тоже кажется странным.
— Именно его… — Сталин вызвал секретаря и, когда тот вошел, поинтересовался: — Товарищ Поскребышев, вам известно, почему в списке нет очень хорошего писателя Гайдара?
Поскребышев, естественно, сразу оценил суть и тон вопроса. Ответил осторожно:
— С Гайдаром были недоразумения… Подробности могу доложить завтра.
— Разберитесь вместе с Николаем Алексеевичем.
Дело оказалось довольно обычным для того времени, хотя обстоятельства, причины были несколько странными, нестандартными, что ли… Вернувшийся с гражданской войны молодой многообещающий, житейски-наивный писатель очутился в цепких объятиях достаточно опытной женщины по имени Лия Лазаревна, редактора детской киностудии. Обзавелся не менее цепкой и ухватистой тещей. Радовался сыну — Тимуру. Однако семейная идиллия продолжалась недолго. Вероятно, не по нутру пришелся Голикову-Гайдару троцкистский, сионистский душок. Он, может, и терпел бы это, но отношения обострились и по другой причине — Лия Лазаревна желала всегда иметь, по крайней мере, свежую булку и хороший кусок масла, а у молодого писателя не было ни постоянного заработка, ни имущества. Только большевистские убеждения, звучный псевдоним да старая, изношенная военная форма. Этого оказалось мало. Как писал тогда Маяковский:
Бросают женщины думать о нас.
Нужны, им такие очень.
Они поворачивают свой пудреный нос
На тех, кто лучше обносочен.
Найти растет старание
Мужей поиностраннее…
Решительная Лия Лазаревна бросила не только думать о Гайдаре, но и его самого. Ушла к более обеспеченному мужчине, забрав с собой ребенка. Аркадий Петрович оказался разом без жены, без квартиры, без маленького сына, с которым ему не позволяли видеться. Переживал, что воспитывают Тимура чуждые люди, считавшие себя представителями "избранной нации". Уехал на долгое время работать на Дальний Восток. Бывшая жена даже не писала ему.
В 1937 году муж Лии Лазаревны Соломянской был арестован. Вскоре в тюрьме оказалась и она по делу группы вредителей с киностудии «Союздетфильм». А групповщина, как известно, — обстоятельство весьма усугубляющее… Вот тогда-то бывшая теща, после семилетней разлуки, вспомнила о своем зяте. Вместе с писателем Вениамином Абрамовичем Ивантером кинулась к Гайдару. Помоги, выручи, не помня зла: как-никак, а Лия — мать твоего ребенка. И Аркадий Петрович, добрая душа, все простил, использовал весь свои авторитет, всех знакомых, «достучался» до самого Ежова, дело Соломянской начали "спускать на тормозах", через некоторое время ее выпустили, она вернулась домой взращивать сына, а для Аркадия Петровича и его семьи (он женился на женщине, у которой была дочка по имени Женя) начались черные дни. В ведомстве, которое после Ежова возглавил Берия, писатель Гайдар числился чуть ли не защитником врагов народа, со всеми вытекающими последствиями.
— Конкретно, в чем его обвиняют? — спросил Сталин Поскребышева, когда тот изложил вышеприведенные обстоятельства.
— Его не обвиняют, но…
— На всякий случай держат на прицеле, — вставил я.
— Нехорошо, когда смешивают в одну кучу семейные дела и политику… Не очень хорошо, когда мужчина защищает женщину, бросившую его, — усмехнулся Иосиф Виссарионович. — Однако, действительно, можно понять, когда человек заботится о матери своего ребенка… Товарищ Поскребышев, вы включили товарища Гайдара в список награжденных?