Тайный советник вождя
Шрифт:
— Да. Орденом "Знак Почета".
— Давайте сюда, я подпишу.
Все. Отныне без ведома Сталина никто не мог тронуть Гайдара.
Сильное впечатление произвела на Иосифа Виссарионовича повесть "Тимур и его команда". Вместе со Светланой, а затем вместе со мной смотрел он фильм, снятый по этой повести. Но книга была лучше. Гайдар опять чутко уловил дыхание времени, отразил его с романтизмом и оптимизмом. Ощущалась в повести предгрозовая атмосфера надвигавшейся войны, но атмосфера не удушливая, не гнетущая, а вдохновляющая, с уверенностью в победе, с гордостью за нашу Красную Армию. Эти мальчишки, о которых писал, которых воспевал Гайдар, они ведь вступят вскоре в великую битву и выиграют ее.
А еще вот что тронуло Сталина: отцовская боль, отцовская тоска, острое, но несбыточное стремление соединить несоединимое. Тимур и Женя это ведь
Он не верил, не хотел верить, что Аркадий Петрович попал в плен или переметнулся к немцам. Не мог допустить этого Гайдар по своим убеждениям, по сути своей. А если допустил, то кому же остается верить? Не только как измену Родине, но как измену ему лично воспринял бы это Сталин. И вздохнул, хоть и с горечью, но и с облегчением, когда органы НКВД установили точно место и время гибели Аркадия Петровича Гайдара, попавшего в засаду вместе с бойцами отряда, в котором оказался по воле военной судьбы. Могилу Гайдара на оккупированной территории приказано было беречь, но осторожно, не привлекая внимания. Это уж потом, после войны, будет воздано должное писателю-герою и возвысится памятник на берегу Днепра.
До конца своей жизни Иосиф Виссарионович не забывал Аркадия Гайдара, просматривал новые выпуски его книг, поощрял разраставшееся тимуровское движение, несколько раз спрашивал меня о семье писателя. После кончины Сталина я продолжал отслеживать, анализировать те направления, те участки государственного состояния и движения, которые вел при нем. Не в силу необходимости, а по инерции, по многолетней привычке. Да ведь и интересно было наблюдать за суетным делячеством новых политиканов, вырвавшихся из четких рамок сталинского правопорядка, пустившихся во все тяжкие в борьбе за место у власти. Понимал, что всем этим скороспелым дельцам, скользящим по поверхности, не нужны мои обширные разносторонние знания, накопленный десятилетиями очень большой опыт. Да если бы и востребовали они, не стал бы я, после близкого общения с великим человеком, служить беспринципным пигмеям и перевертышам, интриганам, обманщикам и заговорщикам, способностей которых хватало разве что на то, чтобы управлять малогабаритной, полуколониальной республикой. Но, повторяю, отслеживать те многочисленные линии, которые отслеживал при Сталине, я, по мере возможности, продолжал. Феноменальна и поучительна судьба двух, Тимуров, порожденных писателем Голиковым-Гайдаром. Один из них, главный герой повести, созданный высоким творческим порывом, обрел как бы плоть и кровь, получил добрую известность во всем мире, стал идеалом для нескольких новых поколений в нашей стране, символом справедливости, чистоты, милосердия. Пионерское тимуровское движение — это ведь прежде всего бескорыстная помощь тем, кто в ней нуждается, не бессмысленная трата времени, как это часто бывает у молодых, а созидательная деятельность, нужная не только тем, кому помогают, но и самим подросткам: для отвлечения от дурного, для раскрытия того лучшего, что заложено в их душах. А благородство, а мужество? Сколько полезных зерен посеял в мальчишках и девчонках главный персонаж повести "Тимур и его команда", ставший для миллионов хорошим живым примером! Воспринимался он только положительно, со словом «да», чего я, к сожалению, не решусь сказать о другом, о физическом, что ли, Тимуре. Представляется, что жизнь его чрезмерно изобилует отрицанием «не».
Утверждают, что талант, а тем паче гениальность накапливаются постепенно из поколения в поколение. Потом всплеск, взрыв, разрядка. Восхождение обрывается, и вновь идет ровная общечеловеческая линия. Иногда природа может переусердствовать так, что обедненными остаются потомки. А если без философствования, если проще: сказывалась, вероятно, на Тимуре Аркадьевиче специфическая окололитературная среда, в которой он рос и общался, двусмысленность его положения (сын знаменитого писателя, которого, в общем-то, не знал), возможно, и понимание того, что живет не сам по себе, а донашивает славу, обретенную отцом. Прикрыт даже не фамилией
Не покомандовав кораблем, не говоря уж об эскадре, Тимур Аркадьевич стал адмиралом: это высокое звание он заслужил в сухопутной Москве, заведуя военным отделом в брежневской «Правде». Автор газетно-журнальных опусов, не создавший самостоятельно ни повести, ни романа, ни одного художественного произведения, был принят в Союз писателей СССР… Перечислять другие «не» просто желания нет. И этих достаточно.
Разными путями, оставляя после себя разную память, шли по жизни два Тимура, имевшие одного отца.
10
Нет, не случайно спрашивал меня Иосиф Виссарионович, что, дескать, о нем говорят? Я, правда, не сразу понял, чем вызван его интерес, да и недосуг было размышлять по этому поводу. Не связался в моем представлении его вопрос с тем романтическим флером, скрывавшим новогоднюю ночь, о котором я где-то упоминал. С легким намеком… А разговоры, сплетни-пересуды, оказывается, действительно были, и во множестве, о чем я, как ни странно, узнал не в строгой военной Москве, а на Волге, в Куйбышеве, куда были вывезены из столицы дипкорпус, наркоматы, различные центральные ведомства, учреждения, редакции вместе с сотрудниками и, как правило, с семьями этих сотрудников. Ну и родня их туда потянулась. Если говорить по старинке, то в недавно тихой, богоспасаемой Самаре оказался весь столичный «свет» и «полусвет» — они уже сложились у нас после революции в обновленном виде. А в «свете», особенно в «полусвете», без толков и кривотолков не обойтись: многие желают показать свою осведомленность, близость к верхам, особенно женщины, жены.
У меня была целая гроздь поручений, в основном от Сталина, но кое-что и Шапошников добавил по-дружески. Были и не очень существенные. Иосиф Виссарионович, к примеру, недоумевал: почему Центральный Дом Красной Армии, эвакуированный в Куйбышев, оказался не там, не в резервной столице, а в Казани, и как-то заглох вместе со всеми своими культурными подразделениями. И это во время войны, когда пропагандистская роль творческих сил ЦДКА особенно важна. Какие-то сигналы по этому поводу поступали к Иосифу Виссарионовичу.
Сложностей с выяснением не возникло. В Куйбышеве как раз оказался заместитель начальника ЦДКА, с которым я и побеседовал. Был он замкнут, на мои вопросы отвечал осторожно, и все-таки я «разговорил» его с глазу на глаз. Да, действительно, Центральный Дом в восемнадцати вагонах, пассажирских и товарных, прибыл по адресу в конце октября. Ему надлежало разместиться в здании местного Куйбышевского Дома Красной Армии. Но… Дом был уже «заселен». Это хорошее, просторное здание облюбовали для своего ведомства высокопоставленные сотрудники Берии, успевшие покинуть Москву раньше, чем ЦДКА. А когда зам. начальника оного попытался предъявить претензии, то едва ноги унес, отделавшись клятвенным обещанием немедленно убраться "со всей своей конторой" куда подальше, да еще и помалкивать. Людей и имущество погрузили на два пароходика и отчалили на Казань. В спешке часть имущества оставили, его теперь пытался разыскать и отправить по назначению зам. начальника.
Связываться вновь с «органами» у зам. начальника не было никакого желания. Он понимал: если и отвоюет здание с помощью Москвы, то здесь, на месте, все равно не дадут житья. Упаси бог конфликтовать с госбезопасностью, с НКВД. Сочувствуя ему, я предложил два варианта: расширить возможности для ЦДКА в Казани или решить вопрос о возвращении коллектива в столицу, хотя бы части коллектива. Зам. начальника склонялся ко второму. Я заверил в содействии.
А вообще-то история с ЦДКА послужила лишь маскировкой, прикрытием той особо секретной миссии, которая привела меня в приволжский город. Настолько секретной, что о ней знали только первый секретарь обкома партии и начальник строительных спецподразделений Московского метрополитена, возглавлявший тогда работы по так называемому "Государственному проекту № 1", полное содержание которого было известно весьма узкому кругу лиц: знали человек десять, включая Сталина и Берию. А дело вот какое. В октябре сорок первого года было принято решение создать в Куйбышеве подземный командный пункт, в котором, в случае необходимости, могла разместиться оперативная группа Ставки, высшее руководство страны и, естественно, сам Верховный Главнокомандующий. Хочу подчеркнуть, что с самого начала строительство задумывалось не как бункер, не как укрытие для Сталина и его приближенных, а именно как командный пункт, как центр руководства страной, с соответствующими помещениями, с системой связи и тому подобное.