Тайный сыск генерала де Витта
Шрифт:
1 августа прибывший в Москву А.К. Бошняк составляет рапорт графу И.О. де Витту об итогах своей поездки в Псковскую губернию с 19 по 24 июля для сбора сведений о поведении Пушкина. В рапорте он отвергает все подозрения в нелояльности поэта и утверждает, что для ареста Пушкина нет никаких оснований.
10—15 августа в своей записке Скобелеву Бенкендорф выражал сожаление, что не мог быть у него «по причине крайнего недостатка времени и предстоящих манёвров». Манёвры происходили в присутствии Николая I и великого князя Константина Павловича в окрестностях Москвы. Несостоявшаяся встреча Скобелева с императором на руку Пушкину, так как во время её генерал мог убедить Николая в приверженности поэта декабристам. Возможно, что сам отказ Бенкендорфа от встречи со Скобелевым следует понимать как шаг политический. Получив информацию от де Витта о лояльности Пушкина и всецело доверяя ей, Бенкендорф
Затем следует соответствующий доклад Бенкендорфа императору. Николай I желает лично ознакомиться с рапортом Бошняка, который представляет ему генерал де Витт. Император читает отчёт Бошняка с комментариями де Витта. Бумаги доказательно утверждают, что Пушкин лоялен императору и его внутренней политике. Именно после этого Николай I и принимает решение вызвать Пушкина в Москву для личной беседы.
31 августа барон Дибич пишет псковскому губернатору Адеркасу: «По высочайшему государя императора повелению… прошу покорнейше ваше превосходительство находящемуся во вверенной вам губернии чиновнику 10 класса Александру Пушкину позволить отправиться сюда при посылаемом вместе с ним нарочным фельдъегерем. Г. Пушкин может ехать в своем экипаже свободно, не в виде арестанта, но в сопровождении только фельдъегеря…»
4 сентября Пушкин, прибыв в Псков к губернатору, пишет П.А. Осиповой: «Я предполагаю, что мой неожиданный отъезд с фельдъегерем поразил вас так же, как и меня… Вот факт: у нас ничего не делается без фельдъегеря. Мне дают его для безопасности. После любезнейшего письма барона Дибича зависит только от меня очень этим возгордиться. Я еду прямо в Москву…»
В тот же день Адеркас доносит в рапорте Дибичу, что Пушкин выехал из Пскова в Москву.
Дальнейшее известно: Пушкин был принят императором, и не только прощен по всем пунктам, но и освобождён на будущее от всякой цензуры.
— Отныне я твой цензор! — сказал поэту Николай I.
На этом период опал и неудач в жизни Пушкина закончился, наступило время его официального признания как первого поэта России.
Нас же теперь интересует один немаловажный вопрос: инструктировал ли де Витт пред отправлением в командировку Бошняка, чтобы тот объективно подошёл к информации об опальном поэте, или дал негласное указание сделать всё возможное, чтобы спасти Пушкина от Сибири? О личном расположении генерала к поэту, мы уже говорили, как и о том, что между ними как раз в тот момент существовала и личная переписка. Но и это не всё.
Вполне возможно, что разгадка тайны поездки Бошняка состоит в следующем. Приведём воспоминание современника: «Живя в Михайловском, он (Пушкин) был в переписке с самим Ризничем, как сказывали нам люди, близкие к последнему».
Итак, Пушкин, прибыв в Михайловское, вступает в переписку с Ризничем. Но ведь Ризнич — это ближайший друг де Витта! Именно в это время генерал хлопочет о присвоении дворянства и о награждении Ризнича орденом. Случайны ли эти совпадения? Не был ли Пушкин через того же Ризнича проинформирован Виттом о внимании нового императора к его персоне, и о том, как себя следует вести (хотя бы внешне) в новых обстоятельствах. Сам генерал (опытнейший разведчик!), разумеется, об этом никогда бы напрямую не написал, а вот через Ризнича — вполне вероятно. Если всё обстояло именно так, то перед нами ещё одна блестящая многоходовая комбинация Ивана де Витта, целью которой являлось спасение для России величайшего из её поэтов.
Странно, но никто и никогда даже не пытался разобраться во взаимоотношениях Пушкина и де Витта. Думается, только потому, что над Виттом до сих пор витает сомнительный ореол главного предателя декабристов, а Пушкин всегда считался официально у нас другом «мучеников 14 декабря». На этом основании дружбу или хотя бы приятельские отношения этих двух людей пушкинисты считают невозможными. И зря!
Анализ поездки Бошняка в Псковскую губернию говорит о том, что если бы он имел задачу очернения поэта в глазах нового императора, то это он мог сделать довольно легко, так как все основания для того, чтобы считать Пушкина нелояльным режиму, уже имелись. За то, что Бошняк изначально был настроен оправдать поэта, говорит и удаление Бошняком от участия в поездках по губернии сопровождавшего его фельдъегеря. Лишние уши и глаза были Бошняку ни к чему! Разговоры Бошняка с местными помещиками, которые толком и не знали Пушкина, — больше для отвода
Но никакого обыска произведено не было. Почему? Боялись потревожить поэта? Вряд ли, в ту пору трясли куда более высокопоставленных особ, ведь на карту была поставлена безопасность государства. Значит, кто-то определил порядок действий Бошняка и в этом определении был исключен обыск — самый действенный метод получения искомой информации. Кто мог дать такое указание Бошняку? Только его непосредственный начальник де Витт! Вполне вероятно, Бошняк имел прямое устное указание де Витта сберечь поэта. Знал ли Пушкин о роли графа в том, что император Николай после доклада переменил к нему отношение? Думается, что узнал, хотя и не сразу. Лишним доказательством этому служит тот факт, что за всю свою жизнь великий поэт ни разу не обмолвился плохим словом о генерале де Витте, в то время как многие, казалось бы, более лояльные к тому же декабристскому движению деятели, удостаивались его весьма нелицеприятных эпиграмм. Вспомним, что Каролина Собаньская демонстративно предпочла поэту генерала? Уже одно это могло подвигнуть Пушкина на самые злоречивые эпиграммы.
Но ничего подобного не произошло. Почему? Да потому, что Пушкин, скорее всего, прекрасно понимал, кому именно он обязан благосклонностью императора и никогда об этом не забывал, хотя, зная о неоднозначном отношении в обществе к личности де Витта, особо не распространялся о том, какие личные отношения связывали их между собой.
Н. Эйдельман в своей книге «Пушкин и декабристы» пишет: «Сведения о начале шпионской карьеры Бошняка противоречивы. Потомки утверждали, будто он был “бесхарактерной жертвой хитрого Витта”; согласно хвастливым рассказам самого генерала, воспроизведенным много лет спустя Ксаверием Браницким, Витт завербовал Бошняка, действительно “склонявшегося к вольнодумству”, угрозой ареста, расправы… Для более полной характеристики тех лиц, что летом 1826-го устремляются на Пушкина, отметим существование версии, будто и сам генерал Витт работал “надвое”: согласно Браницкому, Витт утверждал, что “вначале собирался примкнуть к заговору, полагая, что дело шло о свержении всесильного Аракчеева, отвратительного великого визиря Руси”. Однако затем Витт будто бы догадался об истинной сущности заговора, и “все колебания показались преступными”. Это удивительным образом совпадает с замечанием Мицкевича, что “граф не спешил предупредить правительство. С одной стороны, он хорошо знал генерала Аракчеева, в ту пору облечённого императором всей полнотой власти. С другой стороны, хотел выяснить, каковы планы заговорщиков и средства, которыми они располагали. Но донос Шервуда заставил Витта послать рапорт в Петербург”. С этим согласуется и любопытная версия декабриста Сергея Волконского, который писал о превращении Бошняка в тайного агента: “При его образованности, уме и жажде деятельности помещичий быт представлял ему круг слишком тесный. Он хотел вырваться на обширное поприще и ошибся”. Возможно, в самом начале и наблюдались какие-то сомнения Бошняка, однако летом 1825 года он уже верой, правдой и охотой служит могущественному генералу».
Относительно истории секретной поездки Бошняка к Пушкину существует воспоминание племянника А. Бошняка (тоже Александра): «Дядя <…> признавался моему отцу, что поэзия входившего тогда в славу Пушкина ему вовсе не нравится, но что он принужден восхвалять его, так как кругом его расточаются похвалы явившемуся поэту». Эти воспоминания говорят о том, что агент де Витта, собирая информацию о Пушкине, руководствовался исключительно указаниями своего шефа, а не личными эмоциями.
По представлению графа де Витта в августе 1826 года А. Бошняка наградили орденом Святой Анны II степени с алмазами. В последующие годы он продолжил службу чиновником для особых поручений в Елисаветграде при де Витте, получая 5 тыс. рублей жалованья в год.
В свете всего вышесказанного профессиональные пушкиноведы и все любящие и ценящие великого поэта должны были бы чтить память о человеке, сохранившего для нас Пушкина. Увы, этого так и не произошло. Вот как, к примеру, характеризует И.О. де Витта М. Яшин: «Витт, делец (?!), перебежчик (?!), авантюрист (?!), дипломатический интриган (?!), отличался тонкостью ума и проницательностью. Внешне тактичный и весёлый, он умел лавировать среди сильных мира сего и извлекать пользу из малейшей необдуманности своих высоких покровителей. Полицейская хитрость и провокаторская ловкость помогали ему быть в курсе всех событий — и далеко не ради защиты интересов русской монархии». Тогда ради чего? — хочется спросить маститого пушкиноведа.