Те триста рассветов...
Шрифт:
Однако неправильно было бы думать, что верховное руководство рейха безучастно смотрело на разворачивающиеся роковые события. Отчаяние обреченных находило выход в ожесточенном сопротивлении нашему наступлению. Так, например, Данцигский район, по предварительным данным разведки, обороняли около 20 дивизий. Можно было ожидать, что оборону сухопутных войск противника активно поддержит военно-морской флот, включающий несколько десятков кораблей, в том числе тяжелых крейсеров. Эти сведения предстояло еще уточнить. Хотя мы и без того видели по обстановке, что нашему авиаполку предстоит работать в районе, примыкающем к Данцигской бухте и косе
Однажды, примерно в середине марта, в помещении, отведенном под лазарет, я тренировал раненую ногу, и вдруг передо мной появился пилот Гриша Ельсуков. Как всегда, он был хмур, чем-то озабочен и с ходу приступил к делу:
– Слушай, Борис, в полку сейчас нет свободных штурманов, - начал он.
– Все, как говорят, при исполнении.
– Гриша косился на мои бинты, запятнанные кровью.
– Из опытных один ты в резерве. А тут, видишь, срочное задание - на разведку надо слетать. Как смотришь на это дело? Сможешь? Понимаю, из госпиталя, врач Воронков возражает…
– Когда лететь?
– Сейчас.
– Буду готов через двадцать минут, - ответил я.
Ельсуков вдруг заколебался: видно, его смутили кровавые бинты. Озабоченный взгляд Гриши потеплел, и он тихо сказал: [174]
– Не знал, что у тебя так серьезно…
Я пожал плечами.
– А может, другого штурмана поискать? Есть тут один. Нога-то у тебя не гнется, в кровище вся. Сможешь ли?
Пришла моя очередь хмуриться.
– Гриша, ты что, барышню пришел уговаривать? Сказал - через двадцать минут буду готов. Я лучше знаю, что у меня гнется, а что не гнется.
– Извини, я пошел…
Работа предстояла сложная: разведать войска и сфотографировать оборону противника в районе Гдыни и Данцига, по возможности, выявить и места сосредоточения кораблей немецкого флота. Но самолет у Ельсукова позволял вести разведку с полной гарантией, «Бостон» последней модификации - А-20И - был с удобной кабиной штурмана, увеличенным обзором, более совершенными аэронавигационными приборами. На самолете стоял широкоугольный фотоаппарат с размером кадра 20X20 сантиметров. А еще здесь был чудо-прибор, мечта штурмана - усовершенствованный автоматический радиокомпас с выносным индикатором. Я знал, что эта машина обладала повышенной скоростью, на ней была усилена бронезащита. Словом, все располагало к успешной работе.
Стараясь не причинить боли, через двадцать минут меня затолкали в кабину, и мы взлетели. Земля едва проглядывала сквозь разрывы низких облаков. Обширные участки, покрытые снегом, чередовались с серыми пятнами лесов, частых населенных пунктов, множеством дорог и рек, наполовину еще скованных льдом. Чужая, насторожившаяся земля…
После взлета Ельсуков убрал шасси и сразу же перевел самолет в набор высоты. Тут же, как приведения, словно возникнув из пустоты, появились две пары истребителей «Аэрокобра» с подвешенными на консолях дополнительными баками. Истребителям сопровождать нас весь полет, охраняя от атак противника. Невольно подумалось: «Четыре истребителя на одного разведчика?… Удивительная щедрость начальства! В январе, когда погибли три наших экипажа, на всю эскадрилью приходилась лишь пара «маленьких». Впрочем, такой эскорт к чему-то обязывает», - решил я. В штабах ждут от нашего полета серьезных результатов…
На цель
…Высота 6000 метров. Холодно. У кислородной маски белым пухом намерз иней. Особенно мерзнет раненая нога. Первыми не выдерживают молчаливые истребители:
– Бомбер, хватит карабкаться вверх! Что там делать?… Ельсуков ухмыльнулся:
– Слыхал, штурман? Курочки наши с яичками замерзли. Вниз хочется…
– Гриша, они правы. И нам такая высота над целью ни к чему.
– Добро, штурман…
Внизу в разрывах облаков проплыл плавный изгиб Вислы. Значит, прошли Холм. Река теперь останется справа. Она впадает в Данцигскую бухту в тридцати километрах восточнее города, но к нему прорыт широкий канал. На всякий случай запоминаю, как он выглядит по карте, да так увлекся расчетами, что прозевал появление моря.
– Чего молчишь?
– спросил Ельсуков.
– Смотри - море!
Под самолетом проплывала широкая желтоватая полоса пляжа, а за нею, сливаясь с серым горизонтом, раскинулась тусклая, пропадающая вдали равнина Балтийского моря. Я почему-то представлял все моря неизменно голубыми, густо-синими, на худой конец зеленоватыми, но никак не желто-серым, бьющим о пустынный грязноватый берег. Мрачную картину дополнили два разбитых полузатопленных корабля, выброшенных на берег.
– Мрачновата лужица, - буркнул Ельсуков, не любивший летать над большой водой.
Однако сравнением морей долго заниматься нам не пришлось. Впереди и чуть ниже самолета неожиданно частой серией разорвалось около десятка зенитных снарядов. Такой плотности огня я не встречал. Посмотрел по сторонам [176] и понял, в чем дело. Немного правее нашего курса на юго-восток шел большой военный корабль.
– Крейсер бьет, уходи влево!
– дал команду Ельсукову.
Он тут же резко накренил самолет и со снижением, набирая скорость, вышел из-под обстрела. Истребители под огнем несколько отстали от нас, но затем снова заняли свои места, увеличив дистанцию и интервал, чтобы не представлять собой компактную цель.
С момента встречи с кораблем наш полет проходил почти под непрерывным обстрелом. И чем мы были ближе к объекту разведки, тем он становился интенсивнее - не хотели немцы пропускать разведчиков к своим тайнам. Ельсуков маневрировал. На высоте немногим более 4000 метров мы вышли к Данцигской бухте. Сколько же там собралось кораблей!… И все били по нашему «Бостону». Порой казалось, что самолет летит по осколкам снарядов. «Аэрокобры» от нас не отставали, хотя им тоже доставалось. Иной раз близкий разрыв разбрасывал их по сторонам, словно воробьев.