Те триста рассветов...
Шрифт:
Медленно и трудно утверждались мы в сознании, что немецкий плен позади и война для нас кончилась. Слишком резким оказался переход от ожидания гибели к свободе. По-разному встретили ее мои товарищи. Одни улыбались, с настороженностью и некоторым недоумением разглядывая освободителей. Другие, словно отдыхая от непомерно тяжелого труда, неподвижно сидели на траве. Кто был покрепче, жали руки американским танкистам. Помню, как все мы что-то жевали, доставая из зеленых американских мешков хлеб, сахар, шоколад, и военврач так же, как несколько часов назад, уговаривал нас есть поменьше и помедленнее.
Летчик Григорьев, один из тех, кто был сбит
Григорьев некоторое время исподлобья рассматривал их, потом крикнул:
– Ну что, рыцари, примолкли? Кончилась ваша поганая власть… - Он качнулся от слабости и протянул руку к американскому танкисту за автоматом.
– Теперь я буду вас судить и казнить, мучить голодом и гноить в каменных норах.
Немцы сломали строй, сбились в кучу. Некоторые стали прятаться за спины товарищей. Над дорогой наступила гнетущая тишина. Казалось, все заполнило хриплое дыхание Григорьева. Американцы, не вмешиваясь, с интересом наблюдали за происходящим.
Прихрамывая, к Григорьеву направился Лукин.
– Отставить, капитан!
– издали крикнул он летчику.
– Отставить! Мы не фашисты. Их будет судить правый суд.
– А кто мне вернет здоровье, отнятые годы? Кто заплатит за унижения и позор?
Подошел Агеев:
– Прекрати, брат.
– Он положил руку на вздрагивающее плечо Григорьева.
– Поверь, мне тоже хочется разметать этих сволочей в прах, но не хочу походить на них. Недостойно нам расправляться с безоружными. Пойми, брат…
В этот момент один из американцев, невысокий крепкий паренек, подошел ко мне, дружески ударил по плечу и представился:
– Мэрфи. Джон Мэрфи. Ты мне нравишься, русский друг!
Он снял с головы и протянул мне танкистский шлем. Я отдал ему свой шлемофон. Пожимая друг другу руки, мы стояли в толпе американских танкистов и улыбались. Улыбки наши, наверно, были счастливыми. Этот шлем до сих пор храню у себя как дорогую реликвию.
И еще. Через много лет в газетах промелькнуло взволновавшее меня сообщение: «Еще два американца - участник войны во Вьетнаме В. Уилсон и ветеран второй мировой войны Д. Мэрфи - объявили о решении присоединиться к «голодовке во имя жизни», которую проводят сейчас ветераны вьетнамской войны Ч. Литке и Дж. Майзо в знак протеста против политики США в Центральной Америке. «В 1945 году я участвовал в освобождении узников фашистских концлагерей, - заявил шестидесятишестилетний Мэрфи.
– Тогда я поклялся, что сделаю все, чтобы не допустить подобных зверств. Сорок лет спустя, приехав в Никарагуа, [171] я вновь увидел кровавые злодеяния, на этот раз творимые контрас».
Был ли этот смелый человек тем жизнерадостным молодым американцем, с которым я в апреле 1945 года обменялся шлемофонами? Верю, что да!
Не могу не описать еще один эпизод, случившийся в тот памятный день. Вроде мелочь, но сидит он в сознании крепко. Вдруг над дорогой зазвучала музыка. Она летела из железной утробы одного из американских танков. Мы замерли. Это была русская песня! До боли родной голос плыл над немецкой землей:
Всю- то я вселенную проехал!…
Сто пленников, оборванных, изможденных, всего час назад стоявших на краю гибели, тесной толпой сгрудились у танка и, боясь проронить слово, слушали эту песню. Американский танкист, опершись
Тут я вновь вспомнил морозный январский день над Польшей, гибель нашего экипажа, весь мучительный путь до этого солнечного дня, до этой дороги, упиравшейся в предгорья Альп. Он показался мне огромным, как годы…»
* * *
Семена Чечкова уже нет в живых. В войну он не совершил выдающихся подвигов. Орденов на его груди было не больше, чем у любого из нас. Но военная судьба, словно заторопившись, под конец войны послала ему тяжкие испытания, из которых он вышел с честью.
В моих руках его письма, а в памяти - рассказы, в которых я вижу его главный подвиг - безмерную верность Родине и своему народу. [172]
Под крылом Восточная Померания
Между тем бои в Восточной Померании, куда устремились войска 2-го Белорусского фронта, приобретали все более ожесточенный характер. Динамичное развертывание фронтовой операции постоянно требовало поддержки с воздуха. Вырвавшиеся далеко вперед подвижные соединения фронта, особенно 3-й гвардейский танковый корпус под командованием генерала Панфилова и кавалеристы генерала Осликовского, находились под угрозой фланговых ударов противника. Вначале эта угроза исходила со стороны Нойштеттина, где сосредоточилась крупная группировка врага, а затем со стороны Руммельсбурга, откуда в первых числах марта последовал сильный контрудар с очевидной задачей прорвать фронт наступающих советских войск и соединиться с отошедшими на запад, к Одеру, дивизиями группы армий «Висла».
В этот период наш полк выполнял задачи по уничтожению резервов противника, разрушению мостов, коммуникаций, срыву маневра войск и ведению воздушной разведки. Помню, в те дни в условиях постоянного движения крупных войсковых соединений чрезвычайно важная роль отводилась разведке.
Погода была неустойчивой. Над Восточной Померанией начиналась весна. Целыми днями стояла низкая облачность, из которой сыпались то дождь, то мокрый снег. В низинах и поймах рек надолго задерживался туман, и местность из-за этого приобретала тот пестрый грязно-серый цвет, который так затрудняет воздушную разведку. Иногда Балтика обрушивала на равнину и сильные снежные бураны, затрудняя и без того сложную работу авиации. И все же ценой больших усилий нам удавалось снабжать наземные войска достаточно полной информацией о противнике.
Одной из ярких страниц Восточно-Померанской операции стал рейд танкистов генерала Панфилова. 5 марта после двухдневной осады они взяли город Кезлин, и таким [173] образом был замкнут фронт окружения всей восточной группировки противника.
После взятия Кезлина 3-й гвардейский танковый корпус развернулся на восток и устремился к крупному узлу сопротивления немцев - городу Штольцу, чтобы, овладев им, ударить с севера и запада по мощной крепости и военно-морской базе Гдыня.
Невиданное дело! Главные силы фронта наступали не на запад, а на восток, безбоязненно оставляя у себя в тылу крупные группировки противника. 3-й гвардейский танковый корпус как бы замыкал гигантский полукруг, с боями в распутицу пройдя по незнакомой местности сотни километров…