Театр теней
Шрифт:
А наслаждался он на всю катушку. Даже в настоящий момент.
Они скрывались от дождя под козырьком автобусной остановки. Мокрые, но безрассудно счастливые, какими могут быть лишь влюблённые на первых порах своих отношений.
– Ты озябла. Поедем ко мне? Я умею готовить отличный глинтвейн.
О, перешёл в наступление, голубчик. Сейчас про контрацептивы вспомнит. И точно, поглаживая плечи очередной своей девушки на пару ночей, свободной рукой незаметно проверил наличие презервативов в заднем кармане джинсов.
– Придётся поверить на слово, – огорчённо отозвалась его спутница. – Я ведь не одна живу, а с родителями. Если через полчаса не буду дома, отец с меня три шкуры спустит. Нас
Её сестра неделю назад твердила примерно то же самое. К слову, её принципов хватило совсем не на долго, вплоть до второго свидания.
– Как жаль, – губы парня скользнули вдоль бледной девичьей шеи, умело распаляя юную кровь. – Значит, меня ждёт очередная бессонная ночь. Никогда не получалось уснуть в грозу.
– Только не говори, что такой большой мальчик боится обычного грома!
Девушка запрокинула голову, задорно засмеявшись, однако быстро смолкла, заметив его укоряющий взгляд, и искажённое лёгкой досадой лицо.
– Забудь. Зря я признался, даже родня не в курсе, а тебе вот захотелось довериться. Детка… Ты так не похожа на остальных, – "большой мальчик" смущённо уткнулся ей в волосы, выдерживая небольшую паузу. – Не заморачивайся, это всё не важно. Всего лишь ещё одна бессонная ночь, которую я посвящу мыслям о тебе. Я вызову нам такси, мне завтра к первой паре. И знай, это было чудесное свидание. Лучшее.
Отстранившись, он провёл ладонью по лбу, убирая лезущие в глаза мокрые пряди и стал копаться в своём смартфоне. Девица, неуверенно глянув на циферблат наручных часов, громко вдохнула и вдруг обняла его со спины.
– А знаешь, поехали! Один раз живём…
Была б возможность, я бы усмехнулась. Впрочем, этот прожженный плут осклабился за двоих. Лениво, самоуверенно, одними краями надменно изогнутых губ, а она и не заметила. Я тоже в своё время ничего не замечала. Хорош, подлец… Такому хочется верить, даже осознавая, что все его откровения шиты белыми нитками, потому что подсознательно уже на этом этапе начинаешь в него влюбляться, а любовь слепа. И жестока.
Ч-чёрт, в такие минуты грёзы о мести особенно яркие.
Я ведь любила его. Действительно любила с той непостижимой чистотой и преданностью, на которую способны лишь первые чувства. Он казался таким серьёзным, уверенным и неприступным, не ровня остальным ребятам, готовым залезть под первую попавшуюся юбку, лишь бы обуздать свои гормоны да поднабраться опыта. Чего я только не делала, чтоб обратить на себя его внимание! Но сероглазый красавец годами смотрел на меня, как на пустое место, открыто игнорируя жалкие попытки себя заинтересовать. Зажатая тихоня, на что я могла надеяться? Мне оставалось только кусать локти, глядя ему вслед и проливать литры слёз в жилетку единственного друга, с которым, если по совести, я и общалась-то только из желания быть ближе к своему кумиру.
Облетев ещё один круг над целующейся парой, я зависла над остановкой. Мне не впервой становиться невольным свидетелем его амурных похождений, но каждый раз они сжигают меня заживо, как в тот первый раз, ещё при жизни, с той лишь разницей, что выплеснуть эти чувства теперь никакой возможности. А хочется реветь, хочется кричать, ломать, крушить! Обидно и тошно. И глупым кажется, что когда-то переживала из-за своих коротких рыжих ресниц, редких волос и совершенно плоской спортивной фигуры. Его такие красавицы не смогли удержать, что мне и волшебное зелье не помогло бы. Этот молодой, горячий парень – охотник. Ему всегда нравилось добиваться, разгадывать, а я что? Я была открытой книгой, бесхитростной, по уши втрескавшейся идиоткой, которая в упор не
Сделала по-своему.
Ничего не хотела слушать, ни наставления матери, ни предостережения лучшего друга. А когда тот попытался сорвать с меня розовые очки то, не раздумывая, вывалила на него тонну грязи. Зря я с ним так, он прав был, а я в запале такого наговорила, что до сих пор каюсь и облетаю десятой дорогой. Ни к чему травить себя лишний раз, всё равно ничего не исправить, и без того стыдно.
А убийце не стыдно. Он поиграл, сломал и выкинул. Мы оба были очень молоды. Оба ошиблись, но он живёт, а я вынуждена день ото дня бродить по миру, в котором мне нет места. Эта пытка пропитывает ядом, вынуждая считать секунды до его последнего вздоха и мечтать о мести за каждую переломанную кость, за каждое адское мгновение пережитое после того как он бросил меня умирать в том лесу. Я заставлю его заплатить по счетам, во что бы то ни стало. Это уже больше чем месть – идея фикс. Одержимость, от которой его не спасёт даже вся моя нерастраченная любовь.
И тут меня вдруг настиг тихий настойчивый призыв. Клич неуловимый для смертных, но нас, бесплотных скитальцев, пронизывающий слабым электрическим покалыванием. Ментальный зов, заставляющий спешить, искря и подрагивая от нервного томления. Это мой шанс вернуться за ним, чтоб утащить в свой ад.
Подобных мне душ, на проверку оказалось намного больше, чем можно было бы ожидать, глядя на наше захолустье. Виною ли повальная нищета и разгул преступности, близость бурной реки или обилие бескрайних лесов, в которых прикопать труп дело плёвое, но полчища мерцающих сгустков энергии так и вьются над палатой реанимации. Почему именно там? Всё просто – мы выжидаем, ведь клиническая смерть состояние обратимое.
Пока реаниматологи откачивают очередного пациента, у нас появляется несколько бесценных минут на попытку вернуться. Не спорю, подселяться в чужие тела низко, но это наш единственный шанс закончить свои дела на земле. И стоит кому-то повиснуть на грани, мы тут же ощущаем характерный зов. Это как учуять аромат любимого блюда после недельной голодовки, или услышать крик о помощи родного человека – сложно воспротивиться.
Чтобы воскреснуть, мало пробиться первым из сотен себе подобных и оттолкнуть от родного тела ничего не понимающую душу. Необходимо ещё удержаться в нём, суметь запустить сердце. Вот тут то и требуется вся мощь мотивации. Организм, привыкший с рождения к одному постояльцу, упорно отторгает чужеродную материю и чтобы подчинить его чистой силы воли недостаточно, здесь-то и выручает одно из двух самых мощных человеческих чувств: любовь или ненависть.
Наверное, я никогда уже не узнаю, что конкретно взыграло во мне, заставив изменить привычной робости и пулей ринуться к умирающей девушке. Я всеми своими фибрами потянулась к остывающей плоти, но почувствовала только холод. Не зная за что ухватиться, суетливо забилась в отвоёванном вместилище. И когда показалось, что мой шанс безвозвратно упущен, я запаниковала. Стала судорожно цепляться за тающие обрывки чужой ауры, соединяясь с ней везде, где только можно, словно нашиваясь заплаткой, вплеталась в кости и сухожилия. Наконец, уловив слабую искорку тепла, заметалась ещё настойчивее, распаляя столь позабытый и желанный огонёк.