Театр теней
Шрифт:
Строгий костюм, с белоснежной, застёгнутой на все пуговицы рубашкой вместо того чтоб навевать скуку, подчёркивал высокий рост и спортивную фигуру, а из-под отутюженного воротника вверх по загорелой сильной шее выползал краешек сине-зелёной татуировки, преступно дразня фантазию и подначивая додумывать всевозможные вариации её продолжения уже под одеждой. Что это были за картинки!.. стоило на минутку представить, как бросило в жар и безнадёжно сбилось дыхание. Какие к чёрту труселя?!
Хмыкнув, я сжала нетвёрдыми пальцами ручку и принялась писать ответ:
"Спорю
Едва я принялась пририсовывать снизу подмигивающую рожицу, размахивающую над головой снятыми семейниками в крупный горошек, как мой шедевр накрылся медным тазом, а если быть точной – твёрдой мужской рукой, с красивыми длинными пальцами и ухоженными ногтями.
Чёрт!.. Уже во второй раз за сегодняшний день мне экстренно понадобилось на Луну.
– Верните, пожалуйста, – взмолилась я, вцепившись в бумажный край и готовая от стыда расшибить лбом парту, но попытка отвоевать припечатанный тяжелой ладонью лист оказалась нелепой и безрезультатной.
– Исключено, – строгий голос Смирнова больно резанул по нервам, мне даже дурно стало, от мысли, что будет, если он это прочтёт. – Будьте добры, впредь на моих лекциях не заниматься посторонними вещами.
– Простите, – кое-как выдавив извинения, я с возрастающим ужасом поняла, что возвращать мне компрометирующий "шедевр" никто не собирается. Злосчастный листок стремительно удалялся, зажатый в сильной преподавательской руке.
Анатолий вернулся на своё место, и как ни в чём не бывало, продолжил рассказ, зловеще постукивая по столешнице отобранным трофеем.
– Я по жизни лузер, да? – трагическим шепотом поинтересовалась у пурпурной от сдерживаемого смеха Алины.
– Скорее тормоз, Розенталь.
Я зажмурилась, потому что наша неуёмная староста изволила-таки заржать во весь голос. Не рассмеяться, а именно заржать, как самый настоящий столетний перекуривший Беломора конь. Весело ей, понимаете ли… а вот Смирнову – не особо!
Прервав свою наверняка интересную лекцию на полуслове, он перевёл недоумевающий взгляд с начавшей икать старосты на меня и, раздражённо сощурившись, принялся внимательно изучать содержимое листа, сопровождая сие действие нервным постукиванием карандаша о стол.
Растерявшись, я никак не могла выбрать что лучше – исчезнуть, промчавшись через всю аудиторию или выйти прямиком в ближайшее окно, а потому продолжала неподвижно сидеть, не в состоянии ни моргнуть, ни выдохнуть. Смирнов читал, а я с возрастающим унынием наблюдала за его ползущими вверх бровями и сменой эмоций в стремительно округляющихся глазах: изумление, смущение, гнев…
Отбиваемый такт становился всё более зловещим и подозрительно смахивал на похоронный марш. Далее последовала эффектная пауза, в лучших традициях голливудских триллеров. И-и-и… звук переламывающегося в его длинных пальцах карандаша прорвал тишину грозовым раскатом. М-да, недолго я продержалась в универе.
Наконец, молодой человек медленно поднял голову, глядя на меня в упор. Строго, без малейшей тени дружелюбия. Мои каракули явно выбили его из равновесия. Ещё бы! Он весь из себя такой правильный, а тут я со своей порнографией.
– Розенталь, задержитесь, пожалуйста, после лекции.
Ох, мамочки! Чую, кого-то очень скоро прихлопнут и это ни разу не муха. Но, чёрт, как же ему идёт эта серьёзность! До мурашек.
– Удачи, Розенталь, – сочувственно потрепала меня по волосам Алина, одновременно с прозвеневшим звонком. – Я в столовку, помяну тебя стаканчиком капучино.
Вот же Иуда! Я не без зависти провела глазами её бодро удаляющуюся фигурку и, дождавшись, когда аудиторию покинет последний студент, с опущенной головой поплелась получать заслуженный нагоняй.
Смирнов стоял у окна с абсолютно нечитабельным выражением лица. Поборов предательскую робость (интересно, где она была, когда я чушь эту писала?) я смиренно остановилась напротив мужчины, старательно пытаясь скопировать умильную моську рыжего кота с тетрадной обложки.
Он видимо мои старания оценил высоко, ибо неожиданно хмыкнул и окончательно огорошил, расплывшись в тёплой улыбке.
– Перед аварией вы просили подтянуть ваши знания по Теории государства и права. Скажите, ваши намерения заниматься дополнительно всё ещё актуальны?
– А как же… я даже не знаю… – столь неожиданный поворот событий несколько выбил меня из колеи, вынудив растеряться, но на меня так посмотрели!.. Я захлопала ресницами и судорожно закивала. – Более чем, Анатолий Борисович.
– Эти дни я немного занят. Как насчёт послезавтра, часикам к восьми вечера?
А не поздновато ли для занятий? Этот вопрос я всё же решила оставить при себе, ни к чему гневить Бога, в моём-то положении.
– Вполне.
Мой ответ Смирнова удовлетворил, ибо он, кивнув, заметно расслабился и двинулся к выходу.
– Адрес скину позже, сообщением, – прошептал, поравнявшись со мной, а меня натурально повело от его одеколона. Сложного, чувственного, пахнущего обнажённой, горячей кожей, только что выплывшего из ночного озера мужчины. Мне даже показалось, что я точно знаю, какова эта самая кожа на ощупь. Повинуясь внезапному порыву, впервые за сегодня внимательно посмотрела в его глаза, глубоко посаженные с неестественно расширенными зрачками и тонкими лучиками морщин в уголках. Его встречный взгляд пронимал до колючих мурашек. Захотелось прогнать их с раскалившейся кожи, но справиться с ними мог бы только он. Его прикосновения, губы, дыхание… Боже, вот что это за мысли проклятущие? Мне об учёбе думать надо, о субординации, а я таю перед ним как блудница пропащая.
– Д-да, буду ждать, – и в пол уставилась, чтоб не выдать себя. Молодчина, справилась.
– Значит, любите спорить, – задумчивый вывод прозвучал ещё ближе, практически обжигая ухо. – И как далеко вы готовы зайти ради победы?
Кажется, в это мгновение даже сердце запнулось, настолько двусмысленно прозвучал его вопрос, но Смирнов, не замечая какой произвёл впечатление, спокойно продолжил свой путь. Да что ж он творит?! Нельзя так шутить с незамужними, голодными до ласки девушками.