Театральные подмостки
Шрифт:
Помнится, оглядывая зал, я отметил одну милую пару. Теперь эти, ещё недавно красивые и одухотворённые жених с невестой, оказались в разных концах зала за отдельными столиками. И у неё и у него своя особливая жизнь, своё окружение. С невестой сидят двое... Одного можно за ровесника принять, или чуть старше, а другой -- очень важный и тучный господин, которому уже, вероятно, за пятьдесят. Так и подумаешь, что отец и сын. А жених -- в компании трёх женщин разного возраста.
Да, театр как будто обрёл свой истинный смысл, превратившись в олицетворение бездонного, непостижимого и убедительного лицедейства, где сцена находится в зале! Если бы вы знали, как меня ошеломила вся эта многоликая
И только, наверно, одна Ксения осталась такая же, как прежде. Она сидела прямая, как перетянутая струна, и казалось, готова в любой момент расплакаться. Она одиноко сидела за аккуратным столиком, в испуге озиралась по сторонам и, похоже, совершенно не понимала, как её занесло в этот бедлам, на эту оголтелую вакханалию. Бересклет тихо и задумчиво, не в микрофон, сказал:
– - Надо же, картина маслом... Пойми, Ванечка, тебе просто не место среди этих дрессированных идиотов... Ты бы просто диссонировал и всё бы испортил...
Он, конечно, льстил мне: я очень даже гармонично смотрелся бы среди этого сброда. У меня даже появилось смутное чувство, что всех этих людей я каким-то образом знаю. Может, и потому, что неизвестными и загадочными могут быть только люди, которые несут в себе свободное, уникальное, неповреждённое сознание. А всё что я увидел в зале -- это набор каких-то пороков и поведенческих штампов.
Бересклет с удовлетворением оглядел весь зал... и чуть не прослезился.
– - Благодарю вас! Теперь я спокоен за судьбы детей... Для меня самое главное в жизни, чтобы дети были счастливы... Ничто не стоит слезинки ребёнка!..
А дальше началось что-то совсем невообразимое, какие-то странные и чудовищные торги, самый настоящий аукцион, на котором... будущих детей распродают.
Бересклет не был похож на привычных аукционистов, которые ловко и манерно крутят красочную указку и захлёбываются от куража и от собственного кривляния. Он спокойно стоял возле буковой тумбы, на которой лежали молоточек и золочёная указка, вся облепленная драгоценностями, и раздумчиво и немного устало смотрел в зал. И в его облике не было никакой манерности и наигранности. Всё происходящее он превратил в некий ритуал, смысл которого, видимо, был понятен только ему самому.
Лиза Скосырева вывела на сцену хорошенькую девочку, с белокурыми кудряшками и с большим голубым бантом. Трогательная такая милая девочка, с застенчивой улыбкой.
– - Продаётся лот (лот!) под номером один, -- крикнул Бересклет.
– - Начальная цена одна копейка!
Он привычно оглядел весь зал, наперёд зная, кому достанется ребёнок. Никто не торговался, не поднимал цену. Казалось, зал живёт своей жизнью, и сцены никакой нет, и Бересклета нет, и
Бересклет всем своим видом показывал, как тревожится и переживает, а внутри -- я это чувствовал -- упивался своей властью над судьбами детей, глумился и издевался. Он протыкал то одну женщину указкой, то другую, но в последний момент вдруг отдёргивал руку и искал следующую кандидатуру. Как будто спорил с самим собой.
Наконец он выцелил глазком высокую молодую женщину, которая сидела за большим столом в шумной компании, и ткнул в неё указкой.
– - Мамаша за седьмым столиком дала две копейки!
– - и тут же пробубнил шёпотом, видимо, для меня: -- Думаю, Ванечка, из неё получится прекрасная мать, не правда ли?
Эта дама напомнила мне гоголевского Ноздрёва. Ну да, своеобразная Ноздрёва в юбке. Она хохотала так громко, что слышно было во всех концах зала. А шампанское хлестала бокал за бокалом, вгрызаясь в гранёное стекло и давясь от смеха. Её стол ломился от мужчин всякого разного возраста, которых, судя по виду, можно отнести к богатеньким и мажорам.
Я узнал эту красивую и смелую женщину, хотя мало что могу о ней сказать. Ей нет ещё и тридцати, и зовут её Марина. Вот и все сведения, фамилию не знаю. В своей жизни я несколько раз видел её на богемных тусовках. Правда, она там стаканами водку не закидывала и вела себя не так развязно, и была, скорее, похожа на чеховскую Попрыгунью. Есть в этой Марине нечто притягательное и таинственное -- мужики на неё как мотыльки на варенье прыгают. Поговаривали даже, что лет десять назад какой-то прыщавый юнец из-за неё выбросился из окна. Не знаю, правда или нет, но эта Марина, в сущности, сделана из того же теста, что и все пропащие и роковые женщины типа Мэрилин Монро.
В тот момент, когда Бересклет указал на Марину указкой, избрав её мамашей, случилось странное явление, которое открыло для меня ещё одну способность души. В этот миг произошёл для меня скачок во времени назад. Оказываюсь я, значит, в шумной компании напротив Марины и вижу всё происходящее уже не глазами Бересклета, а глазами одного из её ухажёров. И само собой, слышу всё, что говорится за этим столом. А Бересклет тем временем ещё только ищет, кого бы указкой проткнуть.
Ну и вот, очутился я рядом с Мариной и сразу же был очарован её магнетизмом. И кажется, даже не заметил, что застолье довольно странное, где всё перемешано и перепутано. Грязный обросший бомж в засаленной одежде сидел рядом с гладеньким и чистеньким банкиром, а лысый бандит с разбойничьей физиономией -- рядом с интеллигентным очкариком.
Когда Бересклет выбрал Марину, она радостно взвизгнула, захлопала в ладоши и захохотала так странно, что кое-кто за столом даже поперхнулся. Более того, она, видимо, в силу своего раскрепощённого характера не поднялась на сцену за девочкой, а крикнула Бересклету:
– - Тащи её сюда!
Бересклету, видимо, это понравилось, он просиял, как масленый блин, и отдал распоряжение нянечке, длинноногой блондинке, отвести девочку к маме.
– - Вот твоя мама, -- сказала длинноногая нянечка, подводя девочку.
– - Ах ты моя крошка, -- засюсюкала Марина, выпячивая пухлые губы. Посадила девочку себе на колени и с интересом стала разглядывать. -- Да какая хорошенькая! Вся в меня!
– - и пустила в лицо девочке клубы едкого дыма.
Девочка закашлялась, отчего "счастливая мама" ещё больше развеселилась.
– - Ничего, привыкай. Вырастишь, я тебя всему научу. Будешь у меня настоящей принцессой. Бог даст, и мамочку свою переплюнешь.
Бересклет с умилением смотрел на эту трогательную материнскую идиллию. Он подошёл к микрофону и с придыханием сказал: