Течению наперекор

Остерман Лев

И вдруг я ощущаю, что передняя по ходу, левая нога начинает скользить вниз к краю карниза: под снегом оказалась пленка льда... Медленно, без рывка возвращаю левую ногу назад. Только не дергаться! Без спешки и резких движений! Сказывается дворовая школа (пожарная лестница с крутящимися перекладинами и края крыш)... Лишь бы правая нога удержала весь вес, который теперь перенесен на нее, и не заскользила... Тогда — конец! Слава богу, — держит! Очень осторожно переношу вес тела на максимально придвинутую левую ногу. Держит! Теперь освобожденная правая нога может передвинуться на несколько сантиметров назад, к исходному окну...

Ребята уже поняли, что я в беде, организовали цепочку. Впереди, высунувшись

из окна, Олег — он самый сильный. Но прежде чем наши руки надежно соприкоснутся, мне надо повторить весь маневр малого смещения вправо еще раза три или четыре... Мне это удается, и вот ребята уже втягивают меня обратно в класс. Звенит звонок на урок. Никто особенно не взволнован. Как ни странно, в том числе и я сам. ...Но той же ночью и много следующих ночей, стоило лишь забыться во сне, как ясно видел, что срываюсь с карниза и лечу вниз к асфальту... В ужасе просыпался. Сон этот преследовал меня несколько лет.

Теперь, прежде чем начать повесть о моей комсомольской юности, надо рассказать откровенно, как я, мои товарищи по школе и двору, а также те взрослые, с кем мы имели более или менее тесный контакт, воспринимали сталинские репрессии 30-х годов. Ведь меня приняли в комсомол в пору самого их разгара.

Для нас все началось с ошеломляющего известия: 1-го декабря 1934 года радио сообщило, что в Ленинграде из-за угла убит «любимец партии и народа» (так было сказано) Сергей Миронович Киров. Потом мы узнали, что угол этот находился в коридоре Смольного, где помещался Ленинградский обком партии. Убийца, некто Николаев, был тут же схвачен. Потом появилась странная информация о том, что во время перевозки Николаева (то ли в тюрьму, то ли в НКВД) он был застрелен сопровождавшими его лицами. Об этих лицах и их дальнейшей судьбе ни тогда, ни позже, насколько я помню, не было сообщено ничего.

Для расследования обстоятельств дела в Ленинград сразу же отбыла правительственная комиссия во главе со Сталиным. Однако вождь партии пробыл там недолго. По неофициальным сведениям, дошедшим из Ленинграда, после его отъезда много людей из местного партийного руководства, государственных служащих и военных высокого ранга, а также видных представителей интеллигенции, особенно из бывших дворянский семей, были арестованы. Большинство из них были высланы из города. (Куда более массовый и жестокий характер имело в конце 40-х годов так называемое «Ленинградское дело»).

В том, что Киров стал жертвой антисоветского заговора, ни у кого из нас не было и тени сомнения. Сталин лично (не помню уж, в какой форме) разъяснил народу, что с ростом успехов социалистического строительства в СССР обостряется и классовая борьба, растет злокозненная активность главарей мирового империализма. Не сумев уничтожить Советскую республику силой во время гражданской войны, они перешли к новой тактике: организации заговоров внутри нашей страны с целью убийства руководителей государства, саботажа и диверсий в промышленности и на транспорте.

С убийством Кирова заговорщики показали свое звериное лиц. (О том, что Киров на XVII партсъезде в начале того же 34-го года при выборах в ЦК получил больше голосов, чем Сталин, мы не знали).

Разумеется, наши верные «органы» НКВД, заверял вождь, сумеют разоблачить и обезвредить этих предателей, вредителей — врагов народа. Они понесут заслуженную кару, и наше общество очистится от «прихвостней» мирового империализма.

Вскоре после убийства Кирова на экраны вышел очень хороший кинофильм «Великий гражданин». Герой его, без всякого сомнения, изображал лидера ленинградских коммунистов. В качестве секретаря обкома партии он посещает предприятия и грандиозные стройки того времени, беседует с инженерами и рабочими, помогает своим влиянием разрешить их проблемы, заботится

об улучшении условий труда и быта рабочих. Всюду его ждут, приветствуют, на него надеются, как на отца родного.

Посмотрев этот фильм, я твердо решил стать со временем партийным руководителем и во всем стараться походить на героя фильма. Потом появился другой, тоже очень сильный фильм? «Партийный билет». В нем отвратительные лица «врагов народа» были показаны с несомненной убедительностью.

Поэтому, когда из разговоров в семьях мы стали узнавать об арестах в Москве директоров предприятий, инженеров, а иногда даже профессоров и студентов университета, не только мы, школьники, но и подавляющее большинство взрослого населения столицы (я в этом совершенно убежден) искренне одобряли решительные действия «органов», как именовали себя сотрудники НКВД. Да-да, не торопитесь предавать меня анафеме! Постарайтесь взглянуть на все эти события нашими тогдашними глазами.

После XX съезда партии и сенсационного доклада на нем Хрущева о годах сталинского террора написано много страшных, совершенно необходимых для очищения нашей жизни воспоминаний. Но все они написаны теми, кто соприкоснулся с этим лично, кого непосредственно или через его близких давил этот каток. А как жили те, мимо которых он проехал стороной?

Из мемуаров пострадавших создается впечатление, что все москвичи жили в постоянном страхе. По ночам прислушивались, ожидая скрипа тормозов остановившегося около дома автомобиля, шагов на лестнице, звонка в дверь. Еще создается впечатление, что в городе царила атмосфера всеобщего доносительства, зачастую корыстного. Боюсь, что эти впечатления сильно преувеличены.

Большинство горожан спали спокойно, уверенные в своей невиновности. А днем занимались своими делами, радовались успехам страны, восхищались открывшимся метро. Восторженно приветствовали Чкалова, челюскинцев, дрейфующих на льдине папанинцев, героев-летчиков. Искренне, от души пели, смеялись и танцевали во время многолюдных, на много часов, демонстраций. Без тени сомнения верили в мудрость и справедливость партии, обожали Сталина. Его кощунственные слова: «Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселее!» соответствовали нашим повседневным впечатлениям. Товаров становилось все больше, продовольственные карточки отменили, цены регулярно снижались Жизнь рядовых тружеников столицы действительно становилась лучше. Мы же не знали, что это оплачивается ограблением, разорением, уничтожением деревни. С верой и воодушевлением пели: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!»...

Вот в этом глубочайший ужас! По данным музея им. Сахарова в Москве и Московской области в годы репрессий было арестовано около 130 тысяч человек. Вместе с членами семей это составляет около 400 тысяч. В Москве и области в 30-е годы проживало не менее 8 миллионов человек. Полторы сотни тысяч москвичей — лучших, достойнейших — волокли на плаху, а миллионы их сограждан были твердо уверены, что все это хорошо и правильно, были благодарны вождю и его подручным за эту тяжелую «очистительную работу». А это означает, что непосредственно пострадала одна семья из двадцати. 19 остальных оказались в стороне. Родственники и близкие знакомые арестованных успокаивали себя уверенностью, что в данном случае произошла ошибка, которая вскоре будет исправлена. Среди работников госаппарата, партийных функционеров, командного состава армии и промышленности, наконец, старой интеллигенции число репрессированных было особенно велико, ведь они представляли собой потенциальную угрозу для тирана. Там, наверное, не спали по ночам. Но среди рабочих, рядовых «совслужащих», врачей, учителей, шоферов, поваров, продавцов магазинов — тех, кто населял тысячи домов, подобных нашему, аресты были редки.