Течению наперекор
Шрифт:
Наш взаимный общественный интерес вскоре стал приобретать и личную окраску. Мне помнится одно наше комсомольское собрание. Все комсомольцы школы тогда еще умещались в одном классе... Мы сидим рядом за партой и... вовсе не слушаем то, что происходит на собрании, а заняты бесспорно глупым, но для нас увлекательным делом. Ира рисует на бумажке мой «вензель» в виде буквы «Л» внутри кружка «О». Правая палочка буквы «Л» стоит вертикально, а левая — наклонно. Тогда я забираю бумажку и добавляю еще одну вертикальную палочку слева, так что «Л» превращается в «И», а к правой палочке «Л» пририсовываю два полукружия, образующие слитные Ирины инициалы «ИВ», обведенные кружком. Это — наш общий вензель. Какое-то
Но самое яркое впечатление этого счастливого года моей юности осталось от елки в Колонном зале Дома союзов. В январские каникулы на эту елку съезжались малыши со всей Москвы. А в последний день каникул в зале был устроен бал для старшеклассников...
Я встретил Ирину у ее подъезда и мы наискось через сквер направились к Дому союзов. Оба были взволнованы и уверены, что нас ожидает что-то необыкновенное. Знакомая площадь Свердлова мне показалась таинственно красивой. Фонари в сквере еще не горели, и ветви деревьев, одетые толстым слоем инея, искрились бесчисленными отражениями огней площади. Мне казалось, что деревья нарядились специально для этого вечера, что снег под ногами скрипит как-то особенно весело, а проносящиеся по площади машины приветствуют нас шуршанием шин: «Счастливо, счастливо!»
Внизу в гардеробе было тепло, сияли люстры, блестел желтоватый мрамор. Народу набралось уже много. Стоял ровный веселый гул, на фоне которого то здесь, то там слышались приветливые возгласы и вспышки смеха. Кстати сказать, Ирка смеялась неожиданно звонко и заразительно. Смеялись глаза и все лицо ее словно освещалось изнутри веселым светом, пробивавшимся через повседневную серьезность.
Я бережно помог ей снять пальто. И это простое, но непривычное для меня действие тоже было праздником. Она подошла к зеркалу, достала из маленькой сумочки гребенку и поправила свои и без того гладкие волосы. Я смотрел на эту сумочку, на знакомое черное шелковое платье, на всю ее легкую фигурку с удивлением и нежностью, готовыми выплеснуться наружу.
Потом мы поднимались по широкой мраморной лестнице. Я взял Иру под руку. Она немного смутилась, но руку не отняла, и я с почтительной гордостью поддерживал ее тонкую, невесомую руку. Вся стена лестничной площадки представляла собой огромное зеркало. Когда мы отразились в нем во весь рост: она — хрупкая, стройная, с удивительно тонкой талией и я — выше нее на голову, в коричневой замшевой куртке и белой рубашке, оба с сияющими лицами, я подумал, что мы очень здорово смотримся вместе. И тут же почувствовал, что Иринка подумала то же самое. Мы повернулись друг к другу и рассмеялись. Меня переполняло ощущение радостной силы. Сейчас бы я мог совершить любой подвиг. Мне даже представилось, что если бы вдруг случился пожар, как бы я вынес Ирку на руках, а потом снова и снова возвращался в горящее здание и у нее на глазах выносил бы других девчонок.
К действительности меня вернул голос Иринки. Она лукаво спрашивала, будет ли на балу мой друг и одноклассник Костя, с которым она непременно хочет потанцевать.
— Костя очень хорошо танцует, — сказала она, — глядя на меня с преувеличенно невинным видом. В прошлом году на школьном вечере я только с ним и танцевала.
Я понимал, что Ирка нарочно поддразнивает меня, и все же где-то в глубине души шевельнулось ревнивое чувство.
— Конечно,
Ира несколько натянуто рассмеялась и сказала:
— Ну нет! К Найке я тебя не отпущу. Это опасно — она слишком хорошенькая.
— Но и Костя парень что надо! — возразил я.
— Ладно. Я танцую с Костей только один танец, а ты смотришь и мне потом докладываешь, как это выглядит со стороны. Идет?
— Один танец — согласен.
— И без компенсации?
— Без компенсации. Ради чистого удовольствия полюбоваться тобой и моим другом. Только не кокетничай с ним.
— Ради твоего спокойствия воздержусь, — рассмеялась Иринка.
Мы поднялись в фойе. В зал еще не пускали, и вся анфилада комнат фойе была запружена ребятами. Пастельно-желтые, голубые, зеленоватые, декорированные белыми лепными узорами стены были украшены гирляндами хвои, пестрыми флажками и разноцветными лентами. От ярко светивших центральных люстр к углам каждого фойе тянулись цепочки китайских фонариков. Простенки между окнами были заняты картинками из сказок, оставшимися от утренников для малышей.
В одном из углов следующего фойе на столике лежала груда цветных открыток, разрезанных зигзагом на две части. Строгая девочка с комсомольским значком на блузке следила за тем, чтобы желающие брали только по одной части открытки.
— Ты можешь отыскать, кому досталась другая часть — так, чтобы разрезы точно совпали. И это будет твоя судьба, — говорила она нарочито серьезно. Ира сказала: «Интересно встретить свою судьбу» и взяла половину разрезанной картинки. Я поискал глазами к ней дополнение, понял, что это дело безнадежное и заявил, что свою судьбу определяю сам.
Затем мы отправились искать Костю. Народу набилось уже много. Веселая толпа теснилась, двигалась во все стороны — по большей части группками девочек и ребят, еще обособленными друг от друга. Не успели мы дойти до конца анфилады, как двери зала распахнулись и оттуда грянули звуки оркестра. Все с радостными криками устремились внутрь.
Мы с Ирой давиться не стали и вошли в числе последних. В дверях остановились, восхищенные открывшимся зрелищем. Зал был погружен в полумрак. Стулья убраны, и в центре, уходя вершиной высоко под потолок, красовалась огромная густая ель. Она сияла огнями сотен разноцветных лампочек и их отражений в больших посеребренных шарах и гигантских цепях золотой канители. Все украшения на ели были огромными, под стать ей самой. Огромные хлопушки и конфеты, огромные яблоки, груши, апельсины — стеклянные или из папье-маше. Подножие огибал громадный рог изобилия, из которого изливался красочный поток: грозди золотистого и черного винограда с виноградинами размером с грецкий орех, большущие коробки конфет, плитки шоколада...
Внезапно сверху из углов ударили лучи цветных прожекторов. Заполнившая зал толпа украсилась пятнами винно-красного, желтого, зеленого и синего цвета. Потом они стали меняться местами. Пошел густой, крупный «снег» — бесчисленные световые пятнышки медленно поплыли наискось и вниз по стенам, колоннам и по самой ели.
Оркестр заиграл вальс. Толпа расступилась. В круг устремились первые пары танцующих. Ира потянула меня за руку. Я взглянул на ее сияющее лицо, заметил, как блестят в полумраке ее глаза, обнял за талию, и мы закружились прямо от двери, прокладывая себе дорогу к центральному кругу. Я любил и неплохо умел танцевать и потому сразу отметил, что Ирка танцует превосходно. Это добавило еще одну радость к тому ощущению счастливой легкости, которое владело нами с самого начала этого волшебного вечера. Мне совсем не приходилось вести ее. Она угадывала каждое мое движение, каждый поворот.