Течёт река…

Михальская Нина Павловна

Говорить пришлось с полицейским-женщиной. Ей я предъявила своё удостоверение личности, она записала нужное ей в толстый журнал, спросила, где я живу и действительно ли я приехала из Москвы. Я подтвердила, а она сказала, что никогда не видела ни одного человека из России и ей хочется, чтобы на меня взглянул их главный начальник. Женщина нажала кнопку на столе, за которым сидела, и рядом с нами оказался здоровенный дядька в полицейской форме. Его несколько устрашающий вид не соответствовал спокойным интонациям его голоса. Он тоже выразил удивление, что я русская, сказав, что принял бы меня за шведку. Почему за шведку, он не уточнил. А когда я, не зная, что сказать, вдруг сообщила, как трудно было мне найти к ним дорогу, полицейский к моему ужасу сказал, что проводит меня до того места, откуда я без труда дойду до Элмсвуд-роуд. По дороге он спрашивал, чем собираюсь я заниматься в Ливерпуле, чему хочу здесь научиться Ещё раз повторил, что никогда бы не подумал, что русские дамы так выглядят, и на этом мы с ним расстались на том перекрестке, откуда, как был он уверен, до нужного мне места — рукой подать. Полицейский говорил на понятном английском языке.

На повороте к Элмсвуд-роуд

находились несколько маленьких магазинчиков. Внимательно осмотрев витрины, я поняла, что в них-то мне и необходимо зайти. Купила несколько тетрадей, бумагу, конверты, открытки с видами Лондона и Ливерпуля, смешные открытки со зверюшками. Вечером, уже точно зная свой адрес, написала письма допой, вложив в них картинки для Анюты, письмо в Лондон на Принсесс-роуд Гене Ягодину, сообщив ему, как он просил, свои координаты и первые ливерпульские впечатления. На следующее утро в первый раз опустила свою корреспонденцию в тумбообразный красный почтовый ящик, на котором точно обозначено время выемки писем. В это же утро и на моё имя пришло письмо от мистера Симпсона из ливерпульской ветви Британского совета. В нём сообщалось, что уроки английского языка мне будет давать дважды в неделю по одному часу миссис Мейлард. Прилагался её адрес и телефон. Впрочем, писать ей мне не пришлось, она сама прислала мне в тот же вечер письмо, приглашая прийти к ней в ближайшую пятницу к пяти часам. Жила миссис Мейлард совсем недалеко от общежития. Дорога займет минут 15, как она сообщала в письме.

Прошло только полтора дня, как я в Ливерпуле, а уже можно было представить себе круг дел и занятий, уже составлялось подобие расписания. С чего же начинать завтрашний день? С библиотеки. Вынув из сумки зайца, легла спать. Библия лежала на тумбочке.

51

Прошла неделя, и многое из особенностей моей ливерпульской судьбы стало проясняться. Посещение библиотеки и университетской, и городской, посещение лекций и практикумов, уроки английского языка не принесли ожидаемого. Все было интересно и по-своему ново, но не столько в содержательном, сколько, я бы сказала, в ознакомительном плане. Вот как строится то, что называется лекционным курсом А вот так на практикумах (тьюториалс) анализируются художественные произведения. Вот какие методы применяют при обучении иностранцев английскому языку. Вот как владеют русским языком английские студенты, избравшие его одной из своих специальностей (наряду с немецким или французским). Вот что читали оканчивающие факультет славистики из Толстого и Достоевского. Никак не хотелось позволять себе поспешные выводы, но они возникли, и ничего поделать с этим я не могла. А по мере того, как шло время, они подкреплялись. Только профессора Мюир и Городецкая являли собой на фоне коллег эталоны эрудиции каждый в своей области. Лекции о трагедиях Шекспира (две лекции в неделю по пятьдесят минут каждая) производили сильное впечатление. Профессор Мюир шествовал в аудиторию величественно и гордо. Черная мантия и четырёхугольный головной убор со свисающей над левым ухом кисточкой придавали ему особую значительность. Ой поднимался на кафедру, и казалось, трагедия, о которой он вещал, разыгрывается на подмостках современного Шекспиру театра «Глобус». Удивительным образом академизм сочетался с аристократичностью, строгая логика изложения фактов с мастерством их органического включения, чередования с шекспировским текстом. Профессор Мюир читал наизусть монологи Отелло, Макбета, Лира, Гамлета с такой силой выразительности, что это подчас просто потрясало аудиторию, но при этом внешне он оставался сдержан, не допускал излишней жестикуляции и свободно переходил к ознакомлению студентов и с эпохой Шекспира, и с источниками созданных им произведений, и с трагедиями его предшественников. Курс профессора Мюира состоял из семи лекций.

Миссис Городецкая читала в октябре лекции о Пушкине и Лермонтове. Должно быть, было ей в то время много за пятьдесят, но выглядела она бодро, была подтянута, одета в строгий костюм и блузку с галстуком. Общалась с аудиторией на родном ей языке, что сковывало, как мне казалось, её порывы и возможности, приходилось сдерживать себя, стараясь говорить так, чтобы слушателям было понятно, не торопиться, чтобы могли они записать, повторять трудные слова, растолковывать многие выражения, выбирать из стихов строки не сложные. В связи с этим за отводимые на лекцию пятьдесят минут успевала она сказать о немногом.

Практикумы по дисциплине, именуемой в расписании студентов второго курса «Английские романы XIX–XX веков», повергли меня в смятение своей примитивностью. На весь учебный год планировалось знакомство с шестью романами. Точно помню, что среди них названы были «Джен Эйр» Бронте, «Большие надежды» Диккенса, «Поездка в Индию» Форстера. На занятиях по двум из них — «Джен Эйр» и «Большие надежды» удалось присутствовать. Вопросы, задаваемые миссис Аллот, которая вела занятия, не были сложными. Они были связаны с описаниями пейзажа и внешности героев. Обсуждалось это обстоятельно, с цитированием текста, с записыванием используемых в романах прилагательных для определения тех или иных явлений и предметов, глаголов, передающих те или иные действия. Все это протекало в замедленном темпе, студенты чувствовали себя очень свободно, сидели развалясь, некоторые не переставая жевали жвачку. Но все к занятиям готовились и текст знали хорошо, необходимые примеры подыскивали без труда, хотя и без энтузиазма.

Совсем короткими оказались прочитанные миссис Аллот курсы о Д.Г. Лоуренсе (три лекции) и о Т.С. Элиоте (тоже три лекции). Для меня они могли оказаться важными, если бы не были столь лаконичными. Миссис Аллот весьма экономно пользовалась тем, что ей, очевидно, было известно. Ей не хотелось делиться своими знаниями со слушателями.

Что мне понравилось, так это посещения миссис Мейлард, выразившей согласие давать мне уроки английского языка. «Какая она? — спросила я, идя на первый урок — Почему занятия будут у неё дома, а не в университете?» Дом миссис Мейлард найти, в отличие от многих других домов в Ливерпуле, было

довольно просто. Улица, на которой он стоял, пересекала Элмсвуд-роуд, вернее, Элмсвуд-роуд прямо утыкалась в эту улицу и никуда, кроме нее, идя по Элмсвуд-роуд, нельзя было попасть. Вот дом с нужным номером, вот калитка и звонок. Звоню, и калитку отпирает хрупкая особа в седых локонах, украшающих её слегка трясущуюся голову. Она держит в руках цветы и садовые ножницы. Она улыбается и называет меня по имени, и себя называет: Элен Мейлард. А потом, почти сдуваемая с дорожки слабыми порывами поднявшегося внезапно ветра, она движется к дому, приглашая меня следовать за нею. По крутой лесенке на второй этаж Элен Мейлард поднимается неожиданно легко и быстро, хотя мне кажется, что в любую минуту она может упасть: так она невесома и так воздушна.

К уроку все готово: на маленьком круглом столике лежит книга. Стоят два кресла, горит лампа, топится камин. Миссис Мейлард просит меня немного рассказать о себе, сообщает, что в прошлом году она занималась английским языком со стажером из Киева, но, к сожалению, он быстро покинул Ливерпуль в связи с семейными обстоятельствами, потребовавшими его присутствия на родине, и они так и не успели дочитать начатую книгу. Тут миссис Мейлард показала на книгу, лежащую перед ней на столике, не сообщая пока её названия. Я подумала, не лежит ли эта книга на этом месте с тех самых пор, как читал её тот самый киевлянин, который был первым стажером, прибывшим в Ливерпуль из СССР и о котором я уже не раз слышала, так и не зная его имени. И я не ошиблась: миссис Мейлард решила, что теперь эту книгу она будет читать со мной. Это была история путешествия одной английской семьи в Индию в конце XIX века. Вместе с членами этой семьи путешествие в Индию совершала их собака по кличке Джой. Название книги — «Самое длинное путешествие». Написана она была некоей Оливией Брук. Толщина книги соответствовала её заглавию: в ней было почти четыреста страниц. Правда, бумага толстая, много картинок и шрифт крупный. Перед чтением миссис Мейлард сказала вступительную речь, заменившую предисловие. Из этой речи стало известно, что миссис Мейлард и сама много лет жила в Индии, куда отправилась вместе со своим мужем (он был военным), страну эту очень любит и воспоминания о проведенных там годах у неё самые светлые, а потому ей хочется, чтобы и её ученики знали об Индии.

Начали читать. Читала я, а миссис Мейлард слушала. Переводить не было смысла, так как русского языка миссис Мейлард не знала. Прочитала я первые три страницы, и миссис Мейлард попросила меня кратко их пересказать. Потом двинулись дальше. Ещё три страницы.

И так пять раз. Одолели пятнадцать страниц, выяснив, что Джой плохо переносил морскую качку, в отличие от детей супругов Кларк, устремлявшихся в Индию. Тут урок наш подошел к концу. Было шесть часов. До начала обеда оставалось тридцать минут, и миссис Мейлард, осведомленная о распорядке в женском общежитии, не задерживая меня ни на минуту, прошла со мной до калитки. Здесь ома решила назначить для следующего урока несколько другое время: начинать не в пять, а в четыре часа, чтобы не торопиться к обеду, а спокойно читать «нашу книгу». Её стойкая привязанность к ней была трогательна, но для меня в чем-то бесперспективна.

Однако уже наша вторая встреча оказалась более продуктивной. Приходилось изыскивать какие-то возможности варьировать содержание занятий, и надо отдать должное миссис Мейлард: она этому на только не противилась, но охотно шла навстречу. В университетской библиотеке я взяла два романа Э.М. Форстера, знакомство с творчеством которого входило в моя планы. Один из них носил то же название, что и любимая книга миссис Мейлард — «Самое длинное путешествие», а второй назывался «Поездка в Индию». Таким образом, тема, близкая никому не ведомой Оливии Брук, развивалась и в романах одного из английских классиков XX столетия. Мы стали читать роман Форстера. Несколько страниц на уроке, а остальные части я читала как домашнее задание, а потом пересказывала миссис Мейлард. Теперь она стала после уроков оставлять меня на ритуальное чаепитие. Урок кончался ровно в пять, и ровно в пять мы переходили в другую комнату и к другому столу, уже накрытому для чайной церемонии. Каждый раз пили из разных чашек, на столе ставились все новые и новые вазочки с разнообразными видами сухариков и печенья, а иногда и пирожные на красивых тарелках с видами Бомбея и Дели, Миссис Мейлард была добра ко мне. Как-то раз она призналась, что никогда не приходилось ей читать русские романы, а ей было бы интересно знать, о чем писал Толстой в «Анне Карениной». В связи с этим началась новая фаза в наших занятиях: я стала пересказывать миссис Мейлард содержание романов, начав с «Анны Карениной». От Толстого мы перешли к Тургеневу, двигаясь от «Рудина» и «Дворянского гнезда» к «Накануне», «Отцам и детям»; потом — к Достоевскому («Подросток», «Преступление и наказание»). Не скрою, что подчас приходилось мне трудновато, зато развитию устной речи такая форма занятий весьма содействовала, а миссис Мейлард знакомилась с русской литературой. Этот процесс, начавшись вскоре после нашего знакомства, продолжен был в конце ноября, в декабре и январе. Однако он не был непрерывным.

Пожив совсем немного в Ливерпуле, погуляв по его улицам, по набережной реки Мерсей, послушав крики летающих над рекою чаек, провожая глазами отплывающие от Ливерпульской гавани корабли, появляющиеся к далёким берегам, я довольно скоро поняла, что оставаться здесь на все время, отведенное мне для жизни в Англии, просто невозможно. Ливерпуль был городом торговым, он был крупным портовым городом, но не был центром английской культуры и философии. Мне нужен был Лондон, читальный зал Британского музея, улицы, по которым ходил Диккенс, мне нужно обязательно увидеть дом, где он жил, найти улицу, где жила Вирджиния Вулф и Элиот, мне хотелось слушать лекции об английских художниках в Национальной галерее и снова пойти в музей Альберта и Виктории. Я уже побывала в художественной галерее Ливерпуля, видела и не один, а несколько раз Джордж-холл, я уже знаю о том, что во второй половине дня по субботам в Ливерпуле закрыты почти все магазины, а по воскресным дням даже кинотеатры закрыты. Все замирает. Часы в церковном дворе по ночам не отбивают время. Молчат, чтобы не тревожить покой спящих людей.