Техник-ас

Панов Евгений Владимирович

Уже выводя истребитель из пике, увидел разбегающуюся в разные стороны группу людей в форме цвета фельдграу. Жму на гашетку и с удовлетворением вижу, как дымные трассеры настигают их. На миг показалось, что даже будто бы увидел блеск погон на плечах у некоторых из них.

Внезапно огонь зениток замолкает. Это не к добру. Надо предупредить своих.

– Внимание всем! Осмотреться! Рядом «мессеры»!

А вот и они, голубчики. Похоже, что непуганые: две четвёрки на нашу полную эскадрилью. Совсем страх потеряли. Придётся опять учить уважать нас.

Увы,

но поучаствовать в педагогическом процессе мне не удалось: банально не успел. На немцев сверху свалилось третье звено капитана Юсупова. Миг – и трёх «мессеров» как не бывало. Нет, 37-миллиметровыми по истребителю – это убойно. Ещё один фриц выполнил какой-то немыслимый кульбит и дал дёру. Оставшиеся четверо немцев как-то сразу потеряли интерес лезть в драку и резко пошли вниз, набирая скорость на пикировании. Я лишь огорчённо сплюнул.

– Тринадцатые! Уходим! Князь, потом доложишь, кто промахнулся, и я у него, бракодела, за снаряды вычту из зарплаты.

– Не, а что сразу из зарплаты-то? – прорезался в эфире возмущённо-виноватый голос лейтенанта Горбаня. – Я же не специально. Он в последний момент увернулся.

– А теперь Горбатый! Я сказал: Горбатый! – с хрипотцой воскликнул я. Ну не смог удержаться.

– Не, товарищ командир, а что сразу Горбатый? Чуть что, так сразу Горбатый, – обиженно произнёс Горбань.

– Ладно, хорош паясничать. Дома разберёмся, кто, кому и чего должен. Вьюн, ты для потомков запечатлел картинку? – (Я попросил оставить фотокамеру на истребителе старшего лейтенанта Мищенко.)

– Всё в лучшем виде, командир. Как в фотоателье.

Как оказалось, фотоснимки получились просто блеск. На них хорошо было видно, что немецкая артиллерийская батарея качественно перемешана с грязью. На другом снимке оказались накрытые нашими с ведомым бомбами легковые автомашины. Вернее то, что от них осталось, и лежащие неподалёку тела. Увы, подробнее разглядеть возможности не было.

Доложил по телефону командующему авиацией Ленинградского фронта генерал-майору Рыбальченко о выполнении задания. Снимки тоже отправил к нему с посыльным.

– Молодец, майор! Мы уже долгое время не могли подобраться к ним, уж больно там зенитки лютые. Как только вам это удалось? Ты мне вот ещё что скажи: когда вы летали немцев с финнами в Лахденпохья бомбить, никого на выходе из Якимварского залива не топили?

– Так точно, товарищ генерал-майор, топили. Катер пытался удрать, и лейтенант Силаев его расстрелял.

– Значит, передай своему лейтенанту, чтоб крутил дырку для ордена, а сам напиши на него представление на Красную Звезду.

– А… – не понял я. За что орден-то? Ну потопил и потопил. Может, там важный кто был?

– Твой лейтенант отправил кормить раков командира отряда итальянских катеров капитана второго ранга Бьянчини, представителя кригсмарине Гельмута Лейснера, подполковника люфтваффе Фридриха Зибеля, создателя самоходных барж, и начальника финской Ладожской береговой бригады полковника Эйно Ярвинена. В общем, вы, помимо практически всех катеров и паромов, уничтожили ещё и всё командование флотилией противника.

По

голосу было слышно, что Рыбальченко очень доволен.

– А тут ошибки быть не может, товарищ генерал-майор? Всё командование – и в одном месте.

– Ошибки нет, майор. Морячки сходили к северному берегу озера и перехватили посыльный катер. От пленного офицера связи и узнали, что всё командование было с инспекцией в Сортавале, куда планировалось перевести часть сил. Они уже возвращались, когда вы там резвились. Ну и напоролись на вас. Решили дать дёру, да не успели.

– Ясно, товарищ командующий. Представление сегодня же напишу.

Следующую неделю мы совершали по два вылета в день на штурмовку позиций немецкой артиллерии. Заодно сбили ещё девять истребителей немцев. Дырки в плоскостях и в фюзеляжах, конечно, привозили, но, слава всем богам, никого из своих не потеряли. И вновь немецкие авианаблюдатели, едва замечая нас в воздухе, начинали голосить в эфир: «Achtung! Rote Flugel im Himmel!» Вот что волшебный пендель животворящий делает, сразу воспитанными немцы стали.

А через неделю меня вызвали в штаб ВВС фронта.

– Знаешь, майор, я уже перестал удивляться всему, что касается вашей эскадрильи, – сразу после приветствия начал Рыбальченко. – То вы разносите в пыль объединённую немецко-финско-итальянскую флотилию, а заодно походя отправляете на дно всё её командование, то устраиваете охоту за немецкими батареями и уничтожаете их одну за другой, то теперь вот ещё и это.

Он потряс в руках какой-то лист с напечатанным на нём текстом.

– А что случилось, товарищ генерал-майор?

Я вообще не понимал, о чём идёт речь.

– Пушкин вы штурмовали?

– Так точно, мы.

– По легковым авто кто из вас отбомбился, а потом из пулемётов прошёлся?

– Бомбили я и лейтенант Силаев. А из пулемётов я бил, ведомый, по-моему, не стрелял. А что?

– Да ничего особенного, учитывая, что вы не простая эскадрилья. Просто по донесениям разведки и по информации от пленных, вы с ведомым накрыли половину штаба одиннадцатой армии, а ты расстрелял из пулемётов командующего одиннадцатой армией генерал-фельдмаршала Эриха фон Манштейна. Так что крутите с ведомым дырки для орденов. И вот, сам своему ведомому вручишь. – Рыбальченко достал из ящика стола красную коробочку и передал мне. – Это ему за ладожские похождения.

Я вышел на улицу в полном обалдении. Это же, получается, я довольно серьёзно изменил ход истории. Ведь это именно Манштейн пробивался в Сталинград к окружённой армии Паулюса, это он командовал группой армий «Юг» и наступлением вермахта на Прохоровском участке Курской дуги.

Подставив лицо тёплым солнечным лучам, я глубоко вздохнул. В конце концов, плевать на всех этих Манштейнов. Как говорится, сдох Никодим – ну и чёрт с ним. Жизнь продолжается. Тем более я попросил один день на устройство личных дел. Пора узаконить, так сказать, наши отношения с гражданкой пока ещё Ильиной Светланой Геннадьевной и оформить полагающиеся документы на удочерение (или правильнее «усыновление»?) Катюшки.