Текущие дела
Шрифт:
— Здравствуйте, Владик, — сказала она.
В том, что она сказала, не было ничего удивительного, и не было ничего необыкновенного в том, как она это сказала, и он не считал себя таким слабаком, который способен видеть не то, что есть, а то, что чудится ему, и слышать не то, что сказано, а то, что послышалось, но все равно, не считая себя ни слабаком, ни потерявшим голову, он видел то, что виделось ему, и слышал то, что послышалось.
— Привет! — сказал он и провернул вал муфты.
— Как идут тэ-шестые? — спросила она, помахивая ледериновой папкой, с которой пришла.
И в этом тоже заключался тайный смысл —
— Мощняцки идут, — ответил он и, наклонившись, подвел один из уравнителей к верхнему смотровому окну.
Ему досадно было, что идут не ка-десятые, а тэ-шестые, и что идут мощняцки — хоть гони их сквозняком, и что не наскочила она на каверзный дефект, на что-нибудь мудреное, в чем мог бы он показать себя перед ней во всем своем слесарском блеске.
— Скоро мы будем с вами безработными! — кивнула она на тэ-шестой и заглянула в смотровое окно. — Что думает об этом рабочий класс?
— Рабочий класс думает, как бы побольше замолотить, — ответил он с той же фасонистой небрежностью, с какой отвечал Подлепичу.
Она снисходительно улыбнулась, сверкнула, вернее, глазами, обдала его изумрудным сиянием, так бы он выразился, и, конечно, поняла, что он иронизирует над ее зряшным вопросом, но все-таки спросила:
— Вы — от имени рабочего класса?
— Боже упаси! — сказал он. — От себя лично. Расценочки перекантуют! Я старый консерватор, товарищи технологи. Меня ваши преобразования не греют.
Она постояла, поглядела на него, склонив голову набок; он занят был муфтой сцепления, выискивал щупом дефекты в зазорах, но чувствовал на себе ее сияющий — даже когда недоумевала — и словно бы смеющийся взгляд.
— Вы серьезно? — спросила она. — Слесаря, с кем ни поговоришь, предпочитают облегченную технологию, упрощенную. Один мой хороший знакомый, наставник, можно сказать, учил меня, что самая совершенная технология та, которая рассчитана на дурака.
И вспомнилось давнее, невольно подслушанное: конторка Должикова, разгневанные голоса; так вот кто хороший знакомый и кто учил ее, — верно учил, между прочим.
— А дураков теперь нету, товарищи технологи. Перевелись. Все умные, образованные, до интегралов доходят, им что-нибудь похитрей подавай. Отсталый у вашего наставника взгляд.
— А если серьезно, Владик? — в тоне ее проскользнули требовательные нотки. — Вы умеете — серьезно? Нам, например, в техбюро, было бы желательно получить одобрение. По тем техреформам, которые предлагаем. От вас, например.
Она оглушила его, ослепила, но он не мог показать ей, что оглушен или ослеплен.
— Это у нас запросто. — Чуток ввернул он регулировочный болт, чтобы зазор был поменьше. — Ставьте магарыч — будет одобрение. Только на фига это вам нужно? С каких это пор техбюро стало подписи собирать под своими нововведениями?
Она гордо вскинула голову, глаза ее, смеющиеся, сузились.
— Начнем с того, что это моя инициатива, — помахала она ледериновой папкой. — Моя личная, ни с кем не согласованная. Прежде чем переводить стрелку, я хочу посоветоваться. Вам кажется это странным? По-моему, это разумно. Вы что-нибудь подскажете, я надеюсь.
Подсказать он ничего не мог, — это нужно было влезать в статистику, считать проценты брака по каждой модификации, заниматься канцелярщиной. Подлепич завлекал
— Если по-нашему, по-рабочему, — сказал он, — то никакой слесарь ничего вам с кондачка не одобрит. Положьте расценочки на кон, пересмотренные, тогда и поторгуемся.
Ни с кем торговаться он не собирался, куркульских замашек не имел, да и расценки эти, сниженные, на заработок не повлияли бы: меньше контрольных операций — больше двигателей за смену, так на так оно и получилось бы. Велите, приказывайте! — этого сказать вслух он не мог и вообще не мог сказать ничего такого, что закипало, клокотало в нем, и говорил одно, а думал о другом: продлить бы эти минуты, прочувствовать их, запомнить, не дать им уйти, — когда еще повторятся?
— Не будьте, Владик, мелочным, — заметила она ему, но нестрого, словно бы и не придав значения его словам. — Расценками ведает ОТЗ. А технологией — главный технолог. Решаем не мы с вами, решают объективные показатели. Я сама из рабочей среды, — сказала она вскользь, как бы скромничая, — и дорожу рабочим мнением, для меня это первейшая виза. Я разговаривала с редактором заводской газеты: они будут рады поместить что-то вроде отклика, или размышление, или просто мысли о целесообразности, с точки зрения непосредственного исполнителя, в самых общих чертах. Если вы не возражаете, я оставлю вам материалы, — помахала она ледериновой папкой. — А потом уж мы с вами обсудим, какую форму избрать. До тридцатого успеете? — спросила она, словно бы напоминая ему о том, что приказал себе забыть.
— До тридцатого? — Ну как же, крупный деятель, каждый час на учете! Он полез в карман, вытащил десятку. — Между прочим, пай. А то уже склероз.
— Рано, рано, — посмеялась она. — Ну, спасибо. А это куда?
Папка была чистенькая, ледериновая, а кругом — не так уж чтобы очень, и руки в моторном масле. Он засуетился, открыл дверцу тумбы, где хранились у него про запас инструменты.
— Сюда? — наклонилась она. — Ну, есть. Ну, пока. — И пошла, будто юбка узка, своей семенящей походочкой.
24
Маслыгину пришлось огорчить Светку: тридцатого числа его не будет, — а сам торжествовал: посылали на семинар по командировке райкома, и представилась счастливая возможность повидаться с Ниной. Только то было скверно, что планы сдвигались, а он терпеть не мог откладывать, переносить, — под гнетом жил, когда задуманное не делалось в срок.
Комиссия, обследовавшая участок Должикова, письменно доложила выводы парткому, копия в партбюро была, и полагалось бы до отъезда выкроить время, собраться, обсудить это у себя.