Тело в шляпе
Шрифт:
— Люсь, Иван мой друг. Да он мне не простит никогда, ты пойми.
— Не понимаю и понимать не желаю. Она уже к Ивану не вернется, так что ж он — собака на сене? Поговори с ним, объясни. Скажи, что и у тебя большая к ней любовь. Чем он лучше тебя?
— Тем, что первый. И любви никакой нет, ты прекрасно знаешь.
— Я — знаю, а он не знает. Что тебе, прикинуться трудно?
— Кем?
— Влюбленным. Что с ума сходишь.
— Я такое изображать вроде не умею.
— Попробуй.
Не в том дело, что Рома пошел у Люси на поводу. Скорее, она его убедила. Действительно,
Ирина торжествовала победу. Надо ли добавлять, что победа оказалась пирровой. Когда Иван понял, что причиной ухода Марины стала беременность жены, он… нет, он уже не кричал, не угрожал, не проклинал ее. Он — молчал, и одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять — он ее ненавидит. И он перестал к ним приезжать.
Ирина сама пыталась его навещать, тем более что жил он в тещиной квартире — «обмен» произошел посте того, как Иван застукал жену с любовником. В тот самый день он помог теще со
браться, перевез ее в свою комнату, ранее именовавшуюся «кабинет», собрал свои вещи и уехал. Как потом оказалось — навсегда. Планировалось, что он купит себе квартиру и теща при желании сможет вернуться к себе. Она такое желание вскоре высказала, не потому, что собиралась переезжать, а из вредности: "Почему это я этому подлецу должна свою жилплощадь отдавать?" Иван добавил к тем деньгам, которые давал Ирине ежемесячно, триста долларов, со словами: "Глупо по нескольку раз переезжать с места на место. Скоро куплю себе квартиру и уеду. А пока — считайте, что я у вас квартиру снимаю".
Потом он все-таки купил себе квартиру, хорошую и большую — на Чистых прудах, но крайне запущенную, ибо ранее в ней проживало четыре семьи. А вот на ремонт у него куражу не хватало. Все — потом, потом. Так и жил в тещиной квартире.
Развелись они через месяц после того, как он ушел. Ирина была так потрясена этим обстоятельством, что едва пришла в себя. Она, памятуя о том, что в давние советские времена суды всеми силами старались сохранить семью, была абсолютно уверена, что с первого раза их не разведут. И в суд шла просто с ним повидаться, поговорить, в надежде, что он одумается. Не тут-то было! Судья, посмотрев на них безразличными глазами, уточнил, будет ли заявлен встречный иск о разделе имущества. Ирина, вспыхнув, сказала:
"Разумеется!" Судья, видимо, расценил эту реплику как свидетельство ее стремления тоже немедленно развестись и предложил им зайти за постановлением суда через неделю.
— Как? — Ирина побелела и чуть не упала. — Как — уже?
— Да-да, — ответил судья, — не волнуйтесь, все в порядке, вы разведены. У нас теперь без волокиты.
И
Был еще один суд, тоже трехминутный. Делили имущество, то есть квартиру и машину. Собственно, дележки не получилось. Он заявил, что оставляет бывшей семье все. Ирина попыталась было заикнуться об акциях ВИНТа, но суд с ней не согласился.
— Доля предприятия, находящегося в совместной собственности, могла бы достаться вам только как наследнице, не раньше.
— Но я ведь уже не буду его наследницей, — машинально сказала Ирина.
— Не вы, так дети ваши будут, — бодро пообещал судья.
Дома Ирина рыдала на глазах у всей семьи и, размазывая слезы по лицу, пересказывала все, что было в суде. Примчался перепуганный Гена, тоже пытался ее утешать, но она наорала на него, и он замолчал.
— А как это — наследницей? — спросил Алеша.
— А это после того, как папа умрет, — ответила Лиза.
— Папа? — Алеша посмотрел на мать с изумлением. — Я не хочу, чтобы он умирал. Почему вдруг он должен умереть?
И ушел к себе. Лиза, которая тоже была с Ириной совсем не ласкова, пошла за ним. Мама молчала. Гена молчал. А Ирина продолжала выть и стонать, сидя на кухонном столе:
— А я хочу, чтоб он сдох!
Глава 26. АЛЕКСАНДРА
Гуревич рассказал мне, как его выследил Вася. Молодец! Не зря все-таки я считала его лучшим сыщиком всех времен и народов. Но и Гуревич неплох — не дрогнул под строгим милицейским оком, не выдал товарища. Но вообще-то меня рассказ Гуревича не столько обрадовал, сколько расстроил. Узнав, сколько времени Вася тратит на мои поиски, я в продолжительной беседе с самой собой сначала высказала версию о том, что "может, не надо было всем голову морочить", потом заверила себя, что "это просто свинство с моей стороны", и наконец пришла к неутешительному выводу, что я "полная дура, и Вася меня никогда за это не простит". Правда, если я поймаю ему убийцу, он, возможно, сменит гнев на милость, но ведь — то ли поймаю, то ли — нет.
Грусть моя была столь велика, что я приняла отважное решение доковылять до лестницы и выкурить там сигарету утешения. Мое бедное тело по-прежнему болело, поэтому путь занял у меня немало времени. Опять же — институт Склифосовского всегда славился длинными и скользкиМИ коридорами, особенно в травматологическом отделении. Зато подоконники на лестнице потрясали своей шириной, и на одном из них я легко уместилась вся, вместе с загипсованной рукой. Сквозь мутное и грязное стекло медицинского учреждения пробивалось солнышко, и я с грустью подумала, что бабье лето и в этом году меня не коснется. Зато — примета верная — как только зарядят дожди и Москва превратится в сгусток — жидкой грязи, меня отсюда выпустят. Стоило мне вожделенно затянуться, как (странно, что я с подоконника не свалилась, вот было бы смешно) прямо передо мной возник до боли знакомый персонаж. Да, конечно, Москва — город маленький, а в Склифе лечатся все и от всего, но все же я совсем не ожидала встретить на этой лестнице секретаршу моего любимого подозреваемого Ивана Ивановича Кусяшкина.