Тело в шляпе
Шрифт:
— К кому? — вежливо рявкнул он, когда я сделала попытку протиснуться в дверь палаты.
— Не волнуйтесь, не к вам, — ответила я столь же любезно.
— Минутку, — он схватил меня за локоть. — К кому?
— К Кусяшкину, — я мило улыбнулась. — Я его сестра. У нас принято болеть всей семьей и обязательно лежать в одной и той же больнице.
— Туда нельзя.
— Я только заглянуть.
— Зачем?
— Соскучилась.
Он задумался, хотя было совершенно очевидно, что делать он этого не умеет. Но, видимо, мой облик — больничный халат, рука на веревочке и тапки, которые были мне на восемь размеров
— Пройдите.
Кусяшкин произвел на меня сильное впечатление: он весь был какой-то трубчатый. Трубки торчали у него из носа, изо рта, тянулись к его рукам от капельниц, которых было в избытке. Ужас! Совесть опять схватила меня за горло. Но ненадолго. За спиной я услышала до боли знакомый голос:
— Преступника всегда тянет на место преступления.
Капитан милиции Василий Феликсович Коновалов стоял в дверях палаты, привалившись к косяку и скрестив руки на груди.
— Хотела добить своего убийцу гипсовым кулаком? Правильно. Пока суд да дело, а сейчас он слаб, беспомощен, самое время вершить произвол.
— Вершат правосудие, а произвол творят, — промямлила я, стуча зубами от страха.
— Больше тебе нечего сказать? — Вася отлепился от косяка и сделал шаг вперед. Зачем? Куда он идет?! Что собирается делать?! И я закричала от страха. Акустика в институте Склифосовского всегда была отменной, и покаянное эхо, стукнувшись о потолок, упало к Васиным ногам.
— Вася, любимый, прости!
И он смягчился, хотя вида не подал:
— Любимый? Твоего любимого мне на днях довелось лицезреть. Достойный выбор. Впрочем, при твоих нынешних физических недостатках ты вряд ли можешь рассчитывать на большее. Кстати, если твой рыжий тебя бросит за однорукость и безмозглость, у меня есть на примете нечто еще более противное — Гуся Зацепин, помнишь? Он месяц, как освободился, сексуальный извращенец и тоже инвалид. У него водянка головного мозга. Голова больша-ая, больша-ая, на вас двоих хватит.
— Вася, — я вложила в свой возглас столько мольбы, что и камень бы дрогнул, — Васенька, ну прости меня, дуру, так получилось! Я больше не буду!
— Конечно, не будешь. Я больше близко тебя к МУРу не подпущу. Документы, погоны, оружие сдашь коменданту.
— Ты хочешь отобрать у меня удостоверение?
— Уже отобрал. Оно, к счастью, оказалось в твоей сумке, которую ты подарила уличным хулиганам.
— Хулиганам?! Да они убийцы и грабители!
— Ну уж. Мелкое хулиганье. Даже не потерянные для общества люди, можно за них побороться.
— Они отобрали у меня сумку и толкнули под машину! Это тебе как?
— Я их понимаю. Я бы на их месте…
— Вася!
— Посуди сама, не сделай они этого, мне бы пришлось трясти тебя за ноги вниз головой, дожидаясь, пока из тебя вывалится удостоверение. Из сумки взять проще, тем более что тебя и трясти теперь опасно, еще развалишься.
— Грешно смеяться над больными.
— Я не смеюсь, я плачу. Марш отсюда, и чтоб духу твоего не было у палаты умирающего!
Что мне оставалось? Я поковыляла к себе, размышляя о том, ревнует меня Вася или мне это показалось.
По дороге на родной травматологический этаж я решила зайти к заведующему травматологическим же отделением Михаилу Ивановичу. Познакомиться. То есть — представиться.
Он, в отличие от
— А-а, Галочка, уже ходим? Молодец.
— Ходим потихоньку, Михал Иваныч. Только я не Галочка.
Он потер переносицу, достал из стола историю болезни, полистал.
— Сотрясение ищете? — я мучительно придумывала оправдания. — Дело не в этом. Понимаете, я думала, что меня хотят убить, и спряталась под чужим именем.
— Спряталась? — Михаил Иванович надел очки и посмотрел на меня специальным врачебным взглядом. — Ну-ну.
— Правда! Я просто испугалась. Но больше не хочу морочить вам голову. Меня зовут Саша, фамилия моя — Митина. Вот.
Михаил Иванович продолжал смотреть на меня с профессиональным интересом.
— Ну-ка, голубчик, не знаю, как тебя там зовут, иди-ка сюда, я тебя послушаю. Сядь здесь, та-ак, открой рот, та-ак, ага, дай-ка руку…
— Да нет, со мной уже все в порядке, — я попыталась увернуться от цепких рук доктора. Не удалось.
— Конечно, в порядке. Так-так… голова не кружится?
А ведь не хватало для полного счастья, чтобы меня еще и в психушку упекли. Вот был бы номер.
— Михал Иваныч, там наверху, в токсикологии, в реанимации мой знакомый капитан милиции. Он вам подтвердит, что я все придумала с Другим именем, и объяснит почему. Я вижу, вы мне не верите.
— И что же с ним случилось?
— С кем?
— С капитаном.
— С ним — ничего. Он там допрашивает одного умирающего.
— Ага. Ладно, разберемся.
Возвращаясь в палату, я думала о том, что Вася в отместку с удовольствием может поддержать версию моего безумия. Он ведь такой, мстительный и злопамятный. Мент, одним словом.
Глава 31. АЛЕКСАНДРА
Завтра меня выписывают, и это совершенно закономерное явление, потому что погода испортилась, пошли дожди и задули ветры. В окно я теперь не смотрю из принципа. Виталик ликует и уже довольно нагло интересовался, может ли он забрать свой сотовый телефон, потому что его "уже торопят". Пришлось отказать, хотя телефон мне совершенно не нужен. Нужен, не нужен, а жмотов воспитывать надо. Этот недоделанный Виталик все две недели моей больничной жизни ныл и скулил из-за своего телефона: "Извините за вопрос, Александра, но каков, по-вашему, будет счет за ВАШИ переговоры?" И морда такая, как будто я выношу из его квартиры последнюю табуретку, оставляя несчастного в голых стенах. Жадные мужчины изобретательны и предприимчивы, им есть, что терять, поэтому они выстраивают хлипкие укрепсооружения, делая вид, что это непрошибаемые логические конструкции. Например, наехавший на меня Виталик позволил себе такой псевдологический пассаж: "Вам ведь, Александра, уже лучше, дела пошли на поправку, значит, и телефон вам, наверное, уже не нужен". Умен, правда? Общеизвестно, что телефоны более всего нужны людям, находящимся на грани жизни и смерти. Следуя этой логике, Кусяшкину, умирающему двумя этажами выше, телефон сейчас остро необходим. Даешь повальную телефонизацию реанимаций! Короче, Виталик сам меня спровоцировал, и я приняла единственно правильное и принципиальное решение — звонить, звонить и звонить. Оставалось придумать кому? Васе, что ли? Действительно, позвоню, все равно его на работе, застать невозможно.