Тем временем. Телевизор с человеческими лицами
Шрифт:
Бажанов. Никто не делает мученика из Андрея Ерофеева, а что касается закупок для Третьяковской галереи и для других отечественных музеев, то я многие годы был членом экспертного совета закупочной комиссии, и все не так, как вы говорите. Акварель Брюллова может стоить всего бюджета современного искусства для России.
Морозов. Я тоже был членом закупочной комиссии, как и Вы, но я из нее демонстративно вышел, потому что главные деньги идут на Ваш Центр Современного Искусства. (Бажанов. Это неправда.) А все те 20 тысяч художников сидят без денег.
Ведущий. Про деньги это здорово, но я от вас не отстану: вы, Олег, можете действовать интуитивно, а Леонид Александрович такой роскоши лишен, он обязан на основе каких-то принципов отбирать работы для своего центра, отсеивать, предъявлять стратегию. Всех не уместишь. Критерии отбора.
Бажанов. Всех не уместишь, но, если быть жестким, то, может быть, и пяти стоящих
Морозов. До 17-го года.
Бажанов. Точнее, до 91-го. Потом, когда уйдем на пенсию, напишем мемуары. А сейчас есть возможность работать. Но есть и то, что укрепляет оппозицию современному искусству. Оно не преподается в школах. У нас даже в университете его не очень-то преподают. Мы еще не породили институт критики нормальный, образованный, не создали нормальные журналы и газеты. (Хотя есть «Арт-хроника»). Но мы уже пытаемся натравить публику на современное искусство. Мы посвящаем ее в наши дрязги, старые обиды, в нашу ревность, в наше несогласие друг с другом, в наше незнание профессиональной терминологии. Но я думаю, что мы от этого уйдем, от драки, я очень на это надеюсь.
Копировский. Когда люди ругаются, типа где вы были до 17-го года, это, конечно, ужасно. Но, на мой взгляд, точно так же ужасно внешне перенимать манеру хвалить друг друга: ты прекрасен! а ты еще лучше! Потому что это снимает всякую проблему. В том числе проблему актуального искусства. Что уж совсем, простите, идиотизм. Если актуальное искусство призвано что-то взорвать, так пусть оно и взрывает. Как можно о нем респектабельно, спокойно говорить и еще, извините меня, изучать в школах? Ведь это значит окончательно отбить всякий интерес к искусству протеста и боли.
Ведущий. Но Кулика Ерофеев уже отлучил от актуального искусства.
Кулик. Мы говорим не о том, чтобы потерять вкус к протесту, а говорим о любви. Вам это должно быть знакомо. Вы любите меня. Ненавидьте мое искусство. А вы ненавидите меня и не знаете моего искусства. Есть разница.
Копировский. Нет, Вы не пророк, Олег, и не прозорливы, я Вас люблю, но, может быть, как врага.
Кулик. Знаете, я сейчас был в Индии. Индусы очень вежливые, все время говорят то, что ты хочешь слышать, и так это приятно, а потом ты понимаешь, что они тебя немножко обманывают. И вдруг я увидел русских, которые сидели такие раздраженные и злобные, я так обрадовался! Надоела фальшивость бесконечная: Педро, ты самый лучший! а сам думает, да говно он, этот Педро… Русский говорит искренне, он говорит то, что думает, злобно, раздраженно… И все-таки давайте любить друг друга. Ненавидьте наше искусство, но любите человека. Я люблю Коржева, хотя его искусство вызывает у меня неоднозначное мнение. Я люблю Зураба Константиновича, очень интересный человек, а искусство его — не всегда. Я люблю Андрея Ерофеева, я люблю Вас (тут он обращается к ведущему). То, что Вы делаете, я не люблю, но это же не значит, что мы не можем общаться…
Ведущий (подчеркнуто двусмысленно). В этом отношении наша любовь взаимна. Никто никого здесь убедить не может, потому что в искусстве критерии есть, но самое главное — эмоциональное восприятие. И если нечто на сердце не ложится, то как ни объясняй, все равно не ляжет. Или, наоборот, ляжет, вопреки всяким критериям. На той же биеннале многое у меня вызывало недоумение: почему я должен радоваться видео-арту, где изображаются совокупляющиеся человечки или переворачивающийся Ленин? с другой стороны, я выходил в город, видел какие-то арт-объекты, встроенные в метро, и метро благодаря им начинало преображаться. За это, по крайней мере, спасибо. И надеюсь, что одни стратегии в области современного искусства не приведут к вымыванию других. Потому что главный все равно, нравится это или не нравится, зритель. Он должен иметь право выбрать из разного набора.
Кулик (с любовью). Но 20 тысяч членов союза художников должны исчезнуть.
Ведущий. Меня не интересуют 20 тысяч членов. Меня интересуют десятки миллионов зрителей. Они важнее.
11. ЗВЕЗДЫ
Есть темы, которые сами по себе устаревают быстро (например, подведение итогов уходящего года в культуре). Но остаются яркие, как вспышка, фрагменты, которые живут
Ненавидите ли вы немецкий театр так, как не люблю его я?
Монолог великого артиста
В роли Олега Табакова: Олег Табаков. Участвуют: Марина Давыдова, Василий Аксенов, Андрей Макаревич
Давыдова (возражая Табакову). Я, собственно, и являюсь таким активным пропагандистом немецкого…
Табаков (весело перебивая). Я это только потому сказал, что я увидел тебя, только и всего.
Давыдова. …немецкого современного театра. И искренне полагаю, что это самый интересный театр в Европе сегодня; он задает тон вообще европейской театральной жизни. Что же касается русского театра, то у нас, слава богу, до сих пор живут и работают Петр Фоменко, Лев Додин, Кама Гинкас, Анатолий Васильев; я глубоко уважаю Олега Павловича Табакова лично и возглавляемый им Московский Художественный театр. Но если мы будем говорить не о каких-то высоких достижениях русского театрального искусства, а о русском театре как о социокультурном организме, то следует признать, что он переживает кризис. Я попробую даже перечислить признаки. Во-первых, так называемый репертуарный театр, о возможной гибели которого вследствие всяких бюджетных преобразований говорят театральные деятели, в подавляющем большинстве превращается в самую что ни на есть пошлую антрепризу, производящую низкопробный театральный продукт. Причем за счет государственных дотаций. Олег Палыч, как говорится, писатель, а не читатель, да, он редко в театр ходит, и… (Табаков, почти обиженно. Нет, хожу!) Ходите?
Табаков. Хожу.
Давыдова. А вы сходите на премьеру Театра Сатиры «Нам все еще смешно», а после этого мы с Вами поговорим. Ко мне приезжала моя подруга из Польши, мы пошли с ней на одну из премьер вот в такой репертуарный театр, и я ее потом спросила: возможно ли увидеть такую разлюли-малину в польском респектабельном репертуарном театре? Она сказала, нет, это совершенно невозможно, такого у нас вообще нет. Следствием этих малосимпатичных процессов стало то, что интеллигентные люди все реже и реже ходят в театр. И наконец, немецкий театр, даже в каких-то низких своих проявлениях, не очень интересных — всегда отражает реальные жизненные процессы, там всегда есть прямая связь между сценой и залом. А русский театр чаще всего существует в каком-то таком тихом, бесшумном безвременьи. Не очень понятно, почему то, что происходит на сцене, должно меня как зрителя задевать? Что, собственно, мне хотят со сцены сообщить? Вот прежде это было понятно. Спектакли Товстоногова, Эфроса, они были непосредственно с жизнью связаны.
Макаревич. Вообще удивительное дело. Недавно, после одной премьеры в Москве Саша Градский сказал удивительно точную вещь. Все здорово, артисты хорошие, декорации замечательные — жалеть некого. Не цепляет тебя то, что происходит. Хотя о таких технических возможностях, таких декорациях двадцать лет назад мечтать было нельзя.
Табаков. Нет, не могу разделить пристрастия Марины, хотя с интересом читаю ее, и, не будь ее публикаций, да не поехал бы я в Германию, смотреть ихний театр. Но скопил денег, поехал. Прихожу, заплатил… нет, вру, по сниженной цене дали, но хорошее место. Интеллигентный театр, «Шаубюне» ам Ленинер платц, значит, на площади Ленина. «Огнеликий» называется пьеска. Один тинейджер и другой тинейджер как-то пытаются образовывать друг друга в «науке страсти нежной». Она его образовывает, а он пользуется этими… (Ведущий. Наработками.) …да, услугами. Но недолго длилось это счастье. Появился очень крупного размера владелец сильной машины мотоцикл, красавец, нордический характер, белые волосики разложены так вот, кожа белая-белая, вся сетка, значит, венозно-артериальных сосудов видна, не загорал, наверное, никогда. Он появился — и она отказала братку, стала баловаться с мотоциклистом. (Василий Аксенов. Захватывающая такая, очень современная тема.) Имеются папа и мама, мещанского, кляйне-бюргерского ума и нравственности, ну просто, майне гроссе идиотен, даже на них как-то и всерьез смотреть не надо. Но мама, будучи недовольна практическими действиями дочки и сына, выходит на сцену и начинает умываться. Сначала умыла шейку, потом сбросила верхнюю одежду, под мышками умыла, потом сбросила все — промежность свою промыла, значит, и в этом состоянии продолжает детей поучать… А женщина после пятидесяти пяти, оплывшая, ну сами понимаете, никак не способствует усвоению нравственной, понимаете, программы, имеющей отношение к сегодняшней действительности в Федеративной Республике Германии.