Тёмная башня (Стрелок)

Кинг Стивен

– Отбываете?
– Он униженно усмехнулся.

– Да.

– Но не перед бурей же?

– Впереди нее.

– Ветер летит быстрей, чем мул везет человека. И на открытом месте может убить.

– Мул мне будет нужен прямо сейчас, - просто сказал стрелок.

– Само собой.
– Но Кеннерли не уходил: раздвинув губы в подобострастной, полной ненависти улыбке, он не двигался с места, будто соображал, что бы еще сказать, а его взгляд метнулся куда-то вверх, за плечо стрелка.

Стрелок отступил в сторону, одновременно обернувшись, и тяжелое полено, которое держала девушка по имени Суби, просвистело в воздухе, задев только

локоть. Размахнулась Суби так сильно, что не удержала деревяшку, и та загремела на пол. С опасной высоты сеновала легкими тенями сорвались ласточки.

Девушка тупо, по-коровьи смотрела на него. Из-под застиранной рубахи выпирало перезрелое великолепие грудей. Большой палец медленно, будто во сне, искал прибежища во рту.

Стрелок снова повернулся к Кеннерли. Кеннерли стоял - рот до ушей. Кожа приобрела восковую желтизну. Глаза бегали.

– Я...
– начал он шепотом, с трудом ворочая языком в заполнившей рот густой слюне, и не сумел продолжить.

– Мул, - негромко напомнил стрелок.

– Конечно, конечно, само собой, - зашептал Кеннерли. Теперь в его ухмылке сквозил оттенок недоверия. Шаркая ногами, он отправился за мулом.

Стрелок отошел туда, откуда можно было следить за Кеннерли. Конюх вернулся с мулом и подал стрелку поводья.

– Иди, займись сестрой, - сказал он Суби.

Суби вскинула голову и не двинулась с места.

Стрелок ушел, а они стояли и пристально смотрели друг на друга: Кеннерли - с болезненной усмешкой, Суби - с немым бессловесным вызовом. Зной за стенами сарая по-прежнему напоминал кузнечный молот.

17

Стрелок вел мула по середине улицы, вздымая башмаками фонтанчики пыли. Бурдюки с водой были прикреплены ремнями к спине животного.

У заведения Шеба он остановился, но Элли там не оказалось. В задраенном от надвигающейся бури трактире было пустынно, но все еще грязно - с предыдущего вечера. Алиса еще не бралась за уборку, и дом вонял, точно мокрый пес.

Он заполнил дорожный мешок припасами - кукурузная мука, сушеные и печеные початки, половинка куска сырого мяса, отыскавшаяся в леднике, - и оставил на дощатом прилавке четыре сложенных столбиком золотых монеты. Элли не спускалась. Пианино Шеба молча попрощалось с ним, показав желтые зубы. Он снова вышел на улицу и подпругой прикрепил дорожный мешок к спине мула. Горло сжималось. Ловушки еще можно было избежать, однако шансы были невелики. В конце концов, он же был Лукавым.

Стрелок прошел мимо погруженных в ожидание, закрытых ставнями строений, ощущая на себе проникающие в щели и трещины взгляды. Человек в черном сыграл в Талле Господа. Что им двигало? Ощущение комичности всего сущего или же отчаяние? Вопрос этот был не совсем праздным.

Позади вдруг раздался пронзительный надсадный вопль, и двери распахнулись настежь. Вперед устремились какие-то фигуры. Итак, ловушка захлопнулась. Мужчины в грязных рабочих штанах. Женщины в брюках, в линялых платьях. Даже дети не отставали от родителей ни на шаг. Каждая рука сжимала палку или нож.

Стрелок отреагировал мгновенно, не задумываясь - это было у него в крови. Он крутанулся на каблуках, а руки уже выхватили револьверы, и их рукояти тяжело и уверенно легли в ладони. На него с искаженным лицом надвигалась Элли (конечно, это и должна была быть Элли); шрам в меркнущем свете казался отвратительно лиловым. Он увидел, что ее держали заложницей: из-за плеча Алисы, будто неразлучный со своей хозяйкой прислужник ведьмы, выглядывала перекошенная,

гримасничающая физиономия Шеба. Женщина была его щитом, приносимой им жертвой. В неподвижном свете мертвого штиля они не отбрасывали теней. Стрелок отчетливо увидел их и услышал ее голос:

– Он схватил меня О Исусе не стреляй не надо не надо не надо...

Но руки прошли хорошую школу. Высокий Слог был знаком не только языку стрелка - последнего из своего племени. В воздухе прогрохотали тяжкие, немузыкальные револьверные аккорды. Алиса зашлепала губами, обмякла, и он снова спустил курки. Шеб вдруг резко запрокинул голову и вместе с Алисой повалился в пыль.

На стрелка дождем посыпались полетевшие в воздух палки. Он зашатался, отбил их. Деревяшка с кое-как вбитым гвоздем до крови распорола ему руку. Какой-то давно небритый мужик с пятнами пота подмышками с разбегу прыгнул на него, сжимая в лапище тупой кухонный нож. Стрелок уложил его замертво, и мужик тяжело рухнул на дорогу, ударившись подбородком. Громко лязгнули зубы.

– САТАНА!
– визжал кто-то.
– ПРОКЛЯТЫЙ! СБИВАЙ ЕГО!

– ЛУКАВЫЙ!
– выкрикивал другой голос. На стрелка дождем сыпались палки. От сапога отскочил чей-то нож.
– ЛУКАВЫЙ! АНТИХРИСТ!

Стрелок выстрелами проложил себе дорогу в самой гуще толпы. Он бежал среди падающих тел, а руки с жуткой точностью выбирали мишени. На землю осели двое мужчин и женщина, и стрелок проскочил в оставленную ими брешь.

Во главе взбудораженной, охваченной лихорадочным волнением процессии он перебежал через улицу к выходившему на заведение Шеба шаткому строению, где помещались универсальный магазин и мужская парикмахерская. Взобравшись на дощатый настил тротуара, стрелок вновь обернулся и расстрелял в толпу нападавших оставшиеся заряды. Позади, распятые в пыли, лежали Шеб, Элли и остальные.

Каждый сделанный стрелком выстрел попадал в жизненно важную точку, а револьвера эти люди, вероятно, не видели никогда - разве что на картинках в старых журналах, - но толпа не дрогнула, не замешкалась ни на секунду.

Он отступал, движениями танцовщика уворачиваясь от летящих снарядов, перезаряжая на ходу револьверы. Пальцы деловито сновали между патронташами и барабанами револьверов с быстротой, которая была результатом долгой выучки. Толпа поднялась на тротуар. Стрелок шагнул в магазин и захлопнул дверь. Выходившая на улицу большая витрина справа от него разлетелась, внутрь посыпалось стекло, и в магазин протиснулись трое мужчин с пустыми, бессмысленными лицами фанатиков. Их глаза горели безжизненным огнем. Он уложил и этих, и тех двоих, что появились следом. Оба повалились на витрину и повисли на торчащих осколках стекла, закупорив отверстие.

Дверь затрещала и содрогнулась под тяжестью тел, и стрелок расслышал ее голос: "УБИЙЦА! ВАШИ ДУШИ! САТАНА! НЕЧЕСТИВЫЙ!"

Сорвавшаяся с петель дверь упала внутрь. Раздался вялый хлопок. На стрелка набросились мужчины, женщины, дети. Полетели плевки и поленья. Он расстрелял все патроны, и револьверы кувырнулись вниз, как кегли. Повалив бочку с мукой, он покатил ее на нападающих, отступая в парикмахерскую, и следом швырнул кастрюлю с кипятком, в которой лежали две зазубренные бритвы. Толпа наступала, неистово выкрикивая что-то бессвязное. Их откуда-то подстрекала Сильвия Питтстон; ее голос то взлетал, то падал, выводя исступленные рулады. Пахло бритьем, стрижкой и его собственным телом. Стрелок заталкивал пули в горячие патронники, и на кончиках пальцев у него ныли мозоли.