Темная лошадка

Обухова Оксана Николаевна

— Этот скот Коваленко просил у меня денег.

— У тебя? — не разыгрывая удивления, а, в самом деле, очень впечатленная, спросила я.

— Да! — Рената не сомневалась, что как член семьи я прекрасно осведомлена обо всех событиях прошлого месяца. И ее совершенно не настораживала моя подчеркнутая информированность во всех деталях. — Он сначала позвонил отцу и попросил денег на раскрутку. Но у папки тогда не было свободных денег, он производство расширял, и тогда он, папка, мне сказал: «Деточка, не могла бы ты ссудить Якову денег?»

Ссудить! Как же! Этот прохвост копейки от меня не получит!

Рената вновь вскочила, обошла диван и, опираясь о спинку обеими руками, посмотрела на меня сверху вниз:

— Прикинь. Эта гнида, сам мне позвонил. Настаивал, мол, мы старые знакомые, мол, пострадал за общее дело… Фиг ему с маслом!! — ругнулась Рената и, сложив кулак в маленький кукиш, выбросила его вперед. — Я так папке и сказала: «Свяжешься вновь с Коваленко, потеряешь меня.» Или-или.

Неожиданный поворот. Михаил Петрович не говорил, что перед приездом Якова Семеновича случились такие серьезные денежные разборки.

— И ты действительно могла сесть на иглу в отместку?

— Легко! — беспечно фыркнула неуправляемая дочь. — Он что думал, мои слова — пустяк? Нет, Соня, если я что говорю, то всегда выполняю. Вот он и получил фиолетовое небо в алмазах.

— По-моему, это ты получила, — вставила я.

— А может и я, — легко согласилась Рената. — Но мне-то что? Ну, посижу дома месяц другой. Фигня все это. Зато он теперь знает, — если я сказала «или-или», должен выбирать.

— А почему ты отказалась дать денег Коваленко?

— Потому, что он скотина и шантажист.

— Не поняла. Кого он шантажировал?

Рената замялась:

— Проехали.

— Но все же?

— Отстань, Сонька. Говорю, отстань. Он гад и шантажист. Больше тебе знать не надо.

Я могла бы предположить, что Коваленко в состоянии шантажировать Михаила Петровича чем-то из общего прошлого. Тем, что произошло давно. Но сейчас, мне показалось, что Рената говорила о более близких временах.

О чем намекнула девушка, хоть и невольно?

Или мне показалось? И в Ренате говорила злость. Но, оговорив человека, она опомнилась и пошла на попятный?

Внимательно посмотрев на дочь Кутепова, на ее стиснутые губы и брови, сведенные к переносице, я поняла, что настаивать с вопросами бесполезно. Рената относилась к типу «своих не сдаем».

И потому я спросила совершенно другое:

— Рената, а почему ты делаешь из благотворительности тайну? В «Тимур и его команду» не наигралась?

Рената рассмеялась, плюхнулась рядом и, обхватив меня за плечи, чмокнула в щеку:

— Сонька, я тебя обожаю! Зачем мне вся эта шумиха? — Она важно надула щеки и голосом диктора произнесла: — Сегодня в программе — «Дочь богатея спасает нищих». Чушь! Там просто живут несчастные старухи, мне их жалко.

Удивительная девушка. Столько всего в голове намешано! От обиды на отца, она была готова сесть на иглу, и одновременно, тайком, зная, что может

быть наказана, ездит в дом престарелых и заброшенную Государством деревню. Поразительная девушка Рената Кутепова.

Через полчаса, поболтав с Ренатой о всякой чепухе, я вышла на террасу, прикурила сигарету и набрала на сотовом номер Андрея:

— Ты где? — спросила после приветствий.

— Выполняю высочайшее распоряжение, — буркнул сыщик.

Вчера, возвращаясь из Москвы, я настояла на том, что бы Андрей как следует отработал связи Ренаты. И постарался осторожненько выведать у ее друзей и однокурсников, нет ли у дочери Кутепова какой-нибудь врагини, которую легче заказать, чем терпеть рядом.

— Ну и как? — не ожидая особенного результата, спросила больше по обязанности.

— А никак. Мнения, конечно, разные, — кто говорит надменная стерва с тяжелым характером. — Подобная характеристика меня не удивила, я сама первые дни общалась с такой Ренатой. — Кто говорит — добрейшее существо, абсолютная бессребреница, всегда придет на выручку. В общем, обычное дело, — кому и как пришлось с ней столкнуться.

— Понятно. Врагиня, есть?

— Не такая что бы убивать.

— Одна?

— Да нет, целая компания оппозиционерок. Трутся друг о друга целый день в институте, как шестеренки, вот и искрит иногда. Но открытых столкновений, вроде бы, не было. Я же говорю — обычная студенческая ерунда. Этих мы любим, этих на фиг посылаем. Сечешь?

— Угу. Завязывай с ребятней. У меня тоже новости есть. Когда сможешь подъехать?

— Ох, не раньше семи. Я еще даже не обедал.

— Тогда в семь в сквере? Там такую уютную кафешку на улицу вынесли…

— Годиться, — согласился Андрей.

Предупредив Сидора Поликарповича, что за ужином меня не будет, я вышла из дома и отправилась путешествовать по магазинам. Небольшой шопинг всегда позволял мне отвлечься от грустных мыслей. Выбрав для путешествия самый большой магазин Губернского Города, я долго бродила в стеклянных закутках бутиков, ничего не примеряла и не отвлекала продавщиц. Я перебирала вешалки и понимала, что мне ничего ненужно. Обидное состояние. Когда нет денег, — нужно все, когда они есть, пропадает интерес к покупкам. Я так и не научилась быть безрассудной. Прогулки по магазинам просто заменяют современным девушкам музеи. Что еще более обидно. Была бы я умной, отправилась бы в картинную галерею…

Впрочем, там думать надо. А думать как раз и не хотелось.

В посудном отделе я выбрала для мамы тарелочку, расписанную в голландском стиле, и попросила красиво ее упаковать. Побродила еще немного, поглядывая на часы, и уже от входа в магазин, развернулась на сто восемьдесят градусов и рысью, через три ступеньки помчалась на второй этаж к отделу, забитому мягким плюшевым зверьем и куклами всевозможных размеров. Как я могла забыть?! У Андрея две дочери и он говорил, что иногда они дерутся из-за игрушек.