Темное пламя. Дети Проклятия
Шрифт:
— Я люблю тебя, Дей!
И наконец слышит ее, верит ей, впитывает это ее признание всей своей волчьей душой. Ревность и боль, злость и ненависть тают в солнечном сиянии, оставляя лишь чистую любовь.
Его поцелуи все так же неистовы, но и нежны, каждый звучит как вопрос: правда, правда, правда? И когда моя госпожа сама подается ему навстречу, притягивает его голову и шепчет счастливо: «Да, глупый мой волк, да, да!», грозу за окном прогоняет радуга.
Примечания:
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ
Том II.
Глава 1.
Жена волка натягивает повыше меховое одеяло, ловя ускользающее тепло, щурится и ахает от внимательного взгляда еще одной пары желтых глаз.
Вьюнки уплотняют свой полог, дотягиваясь до Дея и толкая его в спину.
— Он… Был тут всю ночь?!
Был, как и я. Хорошо, что ты про меня не вспомнила. Мой гребешок то поднимался, то опускался вплоть до самого утра.
— Грей! — рявкает Дей полусонно и сладко потягивается. Хватает в охапку мою госпожу и щекотно отвечает в ухо: — Я уверен, он отвора-а-ачивался!
Моя госпожа пунцовеет летним утром, приходящим на смену знойной ночи, а Дей, высунув голову из-под одеяла, спрашивает очень серьезно:
— Правда ведь? Ты отворачивался, поросенок?
Благородный пес оскорблен в лучших чувствах, и я его понимаю. Косится недовольно, хотя чувствует, что хозяин счастлив.
— Иди уже!
Грей с ворчанием кладет голову на пол. На его черный нос садится невесть откуда взявшаяся бабочка, желтая, как цветок вьюнка, и тут же слетает. Пес явно не хотел никуда уходить, но все же встает, продирается через заросли, опутавшие проход и часть спальни, и скрывается в коридоре.
Дей ворочается, щупает что-то за спиной, вытаскивает такую же плеть вьюнка из-под себя, отбрасывает подальше.
— Ты заняла всю мою спальню! Нашу спальню, Лил-л-ли…
Кажется, моя госпожа, мы попали в руки не волку, а удаву! Дей обнимает так, что прикасается сразу везде, но моя госпожа согласна на такой плен. Вьюнки шуршат, отрастая махом еще на полфута.
— А в твоей спальне — нашей спальне! — поправляется она в ответ на его грозно сведенные брови, — осталась целой только постель. Ты все рассчитал! Знал, что крушить. Видно, много думал. Да не о том!
Она улыбается прямо ему в лицо, одновременно обвиняя, уличая и соблазняя. Моя госпожа, я и не предполагал, что ты так можешь!
Теперь — хмурится, показывая, что думы были серьезными, а потом обнимает Дея. Алиенна светится слабо и ровно: устала, но счастлива.
— Постель — только начало. А иногда она вообще не нужна, — деловито докладывает Дей.
Голос увлекает за собой куда-то вниз, сердце у обоих гулко бьется в груди, неистово и нежно, сочетая несочетаемое, как и их брак. Солнце и луна, день и ночь, волк и вьюнок. Но как же я за них счастлив!
— Начинаю догадываться, — после
Хотя от Дея прячь или не прячь, все одно. Ну вот и я говорю, стоило ему только попасться!..
Волк мгновенно притягивает ее к себе, долго целует, бормочет всякую милую чушь, она смеется в ответ, и я щурюсь, глядя на них. Волосы Алиенны растрепаны, щеки розовеют, глаза горят. Дей любуется ей так же, как и я. Шепчет, не было ли ей больно, а она, конечно же, мотает головой. Потом стеснительно спрашивает, а было ли ему хорошо с ней?
Было, было! Я тому свидетель!
Я больше не могу называть Лили девочкой, и вот это больно. нО мне радостно видеть их вместе — счастливого Дея, сияющую Алиенну, и я готов смириться с потерей. Это всего лишь имя, люди и ши меняют их, когда завершается какой-то этап и начинается новый. Мидир вон тоже стал Майлгуиром когда-то, изменившись сам и перечеркнув старую жизнь. Теперь и Алиенна…
— Дей, ты успеешь? — тревожится она, вспоминая о чем-то за границей вьюнков.
Да-да, моя госпожа, там вас дожидается целый мир!
— Немного времени у нас есть, — как настоящий волк, Дей неутомим и ненасытен, а еще очень, неприлично счастлив, что у них есть это время. — Совсем немного, но…
Поцелуи иногда нужны больше слов, а Дей не больно-то разговорчив. В этих поцелуях, впрочем, смысл читается очень явно.
— Пока твой пес!.. — дыхание моей госпожи прерывается, невыносимо горят губы, в груди её сладко, вьюнки закручиваются крутыми спиралями желания. Выдох снова в губы Дею, о моя госпожа, ты будишь зверя! — На нас не смотрит?
— И твоя ящерица. Солнечная, — тянет довольно. Он водит пальцем по ее коже, покаянно гладя укусы. Потом в который раз обводит их языком, — как ты.
Глаза волка снова зажигаются знакомым огнем, золотятся мирным янтарем, муж моей госпожи видит сейчас только её, не сводя своих волшебных глаз, шутит:
— Пусть тоже уходит, я стесняюсь.
Он не стесняется, нет, я уверен! Но он не хочет ни с кем делить мою госпожу, сейчас — совсем не хочет.
От мысли, что Дей может чего-то стесняться, Алиенна опять заливается смехом, но тут же серьезнеет:
— Как это?
Её пальчики деловито зарываются принцу в волосы, черные, теплые и плотные, как звериная шерсть. Дей вздрагивает всем телом, ему трудно сосредоточиться на словах, но ради моей госпожи он готов на такой подвиг.
— Её же никто не видит!
Я хотел было уехать на широкой лохматой спине Грея. Но я здесь, я все вижу. И Дей меня?!
— Я тот, кто видит, чего другие не видят!
Дей расслаблен и доволен, как вдоволь наигравшийся зверь, он даже позволяет себе шутить. Да, Алиенну обнаженной никто, кроме него, не видел. Только я. Она шепчет, теперь мне, именно мне: