Темное пламя. Дети Проклятия
Шрифт:
При очередном шаге Бранна один из бугорков переворачивается, и на нас таращатся большие темные глаза, осмысленные, похожие на человеческие, и оттого жуткие. Тварь открывает рот и начинает монотонно голосить, как ржавая пила. Её соседки приходят в движение, волна из черных голов приподнимается и пробегает вперед. Мой Дей, усмирив брезгливость, каблуком переворачивает тварь носом в воду. Резкий голос стихает.
Бранн отнимает руки от ушей и признательно кивает.
— Это ее спина, — он мечом указывает вниз. — Уже выросшие Детки Трясины, помогают ей думать и
Дей кивает. Ши идут дальше, хлюпая черной водой, мне не по себе здесь, мой Дей, я вижу, что даже Бранну не по себе, хотя он Хранитель этих болот, мне все это не нравится! Нет, я не могу перестать нагреваться, прости!
В центре равнины я вижу дом, который не дом. Он выглядит покосившимся пнём, густо оплетенным толстыми корнями и тугими лианами. О, старые боги, я надеюсь, никого дома нет!
Бранн останавливается, отпивает Чистой воды, протягивает флягу моему Дею — да уж, вам следует подготовиться! Я бы не пустил вас! Не пустил! Да, мой Дей, не стоит фыркать столь насмешливо! Но вы оба слишком упорные в своих стремлениях!
Бранн зажигает палку голой рукой и медленно идет навстречу покосившемуся строению. Дей обнажает меч и разминает плечи, следуя за Хранителем. Отходить от него я бы не рискнул, мой Дей, и тебе не советую — здесь нет иной опоры, кроме неблагого плеча.
Ши подходят осторожно и тихо, но этот визит просто не может остаться незамеченным: из глубины домика слышится тягучий, с присвистом и призвуком голос.
— Пош-ш-шаловали ко мне на огонёк? Ты настояш-ш-ший друг, — особо издевательски она тянет это слово, — мой Хранитель, мне как раз хватит ваш-ш-шей крови, чтобы починить моё телльце!
Дом рушится, мой Дей, будь осторожнее! Ох! Это не дом!
Постройка шевелится и оползает, но это не разрушение. Отходят в сторону коряги — огромные, человекоподобные, мощные, оплетенные гибкими лианами-отростками. Гнилые зеленоватые огоньки загораются на вершинах их деревянных голов. Это выглядит дико-дико-дико! Словно короны! Неблагие выкормили самое отвратительное на свете болото!
О, старые боги. О, боги. О, мой Дей!
В центре того, что было домиком, мягкой и рыхлой, влажно блестящей грудой виднеется самый верх огромного тела. Если это Дитя Трясины, то самое первое и старое, к нему сходится ковер маленьких и средних тел, это его щупальца издалека казались колоннами.
Тело нашей недоброй знакомой черно-серое, непрестанно омываемое щупальцами. Её лицо обожжено там, куда попали капли зелья, но жива и по-прежнему хочет нас сожрать.
Бранн шепчет: «Огромная опасная тварь» — и это почти забавно. Тут сгодилось бы другое. Впрочем, Дей не скупится на слова: «Разраставшаяся от начала времен тварюка», «Старуха-проруха, ровесница старых богов», «Ненасытная утроба, готовая сожрать весь мир»!
— Вы пош-ш-шти опоздали!
Трясина опять хохочет. Из воды лезут тонкие щупальца, извиваясь живым частоколом. На суше они быстро сохнут, но успевают схватить за ноги моих бестолковых ши и дернуть на себя.
— Держись, мой Дей, падать вниз нельзя!
— Как это невеш-ш-шиво,
По её жесту на нас начинают наступать древесные порождения болота. Мой волк переглядывается с Бранном — и они… О, старые боги! Они разделяются! Что ты делаешь, мой волк!
Он повисает на руке ожившего дерева, с увлечением уворачивается от гибких лиан, рубит ствол там, где у ши пояс. Но дерево остается деревом, в ответ летят темные щепки, и оно наступает.
Посмотри! Посмотри! Кора не монолитна! Там, откуда тянутся щупальца, есть зазоры! Там мягкая сердцевина!
Порождение воет, стонет и даже трещит, как раскалываемое зимними морозами, Дей хватается за корону, ладонь обжигает болотный огонек. Держись! Держись! Тебе нельзя разжимать пальцы и падать! Дерево по-прежнему стонет и пытается дотянуться до моего Дея!
И где же Бранн, когда ему следует быть тут?..
А, вот он, спешит, оставляя за своей спиной вторую, чадящую в небо деревяшку. Он оказывается рядом быстро, и живой, естественный огонь с конца его факела проникает туда, где блестит нанесённая Деем рана. Болотник содрогается, болотные огоньки короны гаснут, Дей спрыгивает рядом с неблагим, а деревяшка неожиданно уходит под воду — это опускается в глубину живой ковер тел.
Мой волк раньше понимает, в чем дело, хватает Бранна под локоть, тащит туда, где еще можно удержаться на поверхности. Да, в непосредственной близости Трясины.
О, старые боги, Дей! Я уйду от вас! Я поседею, состарюсь и умру! Ну и что, что ящерицы не седеют! Связались мы с этим неблагим болотом!
За нами быстро уходят в топь черные блестящие спины, вода призывно и голодно плещется, удивляя тем, что это именно вода, пусть и мутная, но не жижа и не грязь. Бежать дальше некуда, ещё чуть — и мы влетим прямо в объятия скалящейся трясины! Бранн резко останавливается, поджимает свои длинные губы, готовясь что-то изменить, и втыкает свой факел прямо в спину одного из порождений Трясины.
Болотница недоуменно вскрикивает, ковер под ногами перестает опускаться.
— Ты хочеш-ш-шь похитить моё сердце?
Будто подслушала меня, гадина!
— Оно твоё навсегда! Оставайся, будь как дома! Видиш-ш-шь?
Теперь по опустившемуся ковру наверх выходят пять странно одетых ши. Они явно были неблагими при жизни. Самый древний из них наверняка может припомнить встречу со старыми богами. Бранн выглядит настолько равнодушным, что мы с моим Деем подбираемся — лучше бы он хмурился!
— Видиш-ш-шь? Все твои друзья тут!
Новая порция безумного смеха, и неблагие утопленники обнажают мечи, волнистые и кривые, как у Бранна. Я думаю, мой Дей, мы повстречали бывших хранителей! Хорошо хоть, ковёр под ногами не стремится уйти вниз! Факел Бранна держит Деток Трясины крепко.
Благой и неблагой сходятся безмолвно, спина к спине, и поднимают мечи. Справа щерится Трясина, слева подходят хранители. Этот бой не может быть равным, осторожно! Сверху валится щупальце самой большой твари!