Темное пламя. Дети Проклятия
Шрифт:
— Вы думали убеш-ш-шать от меня? — в шуршащем заунывном голосе эхом, на грани слуха — звуки болота.
Мертвая ши обращает голову к волку я хочу закрыть его, но всего меня на это не хватит! Взгляд бледных, немигающих глаз ощупывает моего волка, по ресницам мертвой ещё скользят капли черной воды. Дей не дрожит, он неприступен.
Его греет черно-золотое кольцо.
— Волк, редкая добыча! — подвывание усиливается, в вытянутой к нам прозрачной руке копошится склизкий комочек. — Точно
Бранн дергает волчьего принца за рукав совершенно зря. Мой Дей слишком высокомерен, чтобы отвечать на подобные вопросы, но я благодарен неблагому.
Этой особе лучше тоже не давать дотрагиваться до себя. Похоже, ей и отвечать крайне опасно.
— Ах, волки не добыча, как же я позабыла?
Тварь глумится над моим волком, это уже опасно. Теряет интерес, поворачивая голову к закашлявшемуся опять, словно от ее голоса, Бранну.
— О-о-о, мой Хранитель…
Эта тварь трепещет ресницами. Ущипните меня!
— Которого лучш-ш-ше назвать тюремщ-щ-щиком!
В хлестком голосе отчетливо прорывается бульканье топи, в него легко погрузиться, а выбраться будет сложно, как из ее трясины. Слух спасает бьющийся в панике разум, и голос Трясины опять складывается в обычный, лишь с неприятным призвуком и присвистом.
— Ты кормил меня отбросами! Ты заставил меня уснуть! Эти твои разбойники!
Она всплескивает руками, как настоящая девушка в жестоком разочаровании от проступков любимого, трясет головой с редкими длинными волосами.
Бранн бледнеет, но продолжает смотреть на Трясину как на обычный пень, а потом уводит взгляд чуть в сторону, словно не увидев ничего интересного. Её это злит. То есть, злит ещё больше.
— Ты уводил от меня самых лакомых! — рот оскаливается до середины щеки, потом со щелчком закрывается, и она продолжает подвывать: — Ты похитил у меня моего волка! Ты ш-ш-швырял мне отбросы!
Э нет! Волк тут только один! И он — мой! Мой и моей госпожи!
— Ну так полуш-ш-ши их обратно!
По легкому движению руки, роняющей комочек слизи, топь набухает бесчисленными волдырями.
Берегись, мой Дей!
И Бранну тоже лучше бы поберечься! Из глубин поднимаются давно уже умершие, опухшие, уродливые утопленники, и при жизни не блиставшие разумом или красотой, но сейчас вовсе их лишившиеся. Белые глаза без зрачков и радужки рыщут в поисках жертвы, из-под ржавых шлемов раздается хриплый вой и стон, мертвые руки ловко тянут клинки из ножен, а позади смеется, задирая голову к небу и раскрывая жадную ненасытную пасть, сама Трясина. Подгоняя, приободряя, вдыхая силы и жажду убийства.
— Ты отдавал ей разбойников? — мой Дей спрашивает это шепотом и настолько спокойно, что я поражаюсь.
— Её надо было кем-то
— По-твоему, похоже, что не сошла?
Бранн косится на серьезного Дея. Недоверчиво, несмело приподнимает уголки длинных губ. О, старые боги! Ну наконец шутка понятна обоим!
— Если бы я скормил ей всех тех бабок, которые пошли за клюквой да заблудились, боюсь, она бы старческое слабоумие заработала!
— Никогда не калечил старушек, — Дей разминает плечи, ожидая, пока враги двинутся вперед, — и впредь не собираюсь.
Неблагой подбрасывает деревяшек, дует в сторону костра, и тот разгорается мгновенно, как от сильного ветра. Чую, огонь нам еще понадобится!
— Еще была невеста. Еле отговорил ее топиться. Приходит раз в год, грустит и уходит. Вот сейчас бы вылезла в красном подвенечном платье!
Дей фыркает, перехватывает двуручник поудобнее.
— Хватит нам одной красавицы, которая тебя жаждет!
Трясина подозрительно смотрит на приободрившихся ши, ей вовсе не нравится, что их настроение изменилось. Она поднимает руку, и остальные разбойники, послужившие ей ранее едой, а теперь — войском, резво бросаются в бой.
Единственный крепкий островок посреди топи вмиг оказывается очень тесным. Спина Бранна вновь прижимается к спине моего волка, воздух свистит под их мечами, но рубить утопленникам руки или ноги бесполезно: они и так мертвы, они не ощущают боли и лезут вперед все резвее, забрызгивают жижей из обрубков.
Особенно тяжко приходится Бранну, зловонное дыхание трясины давно стало его привычным воздухом и тянет силы быстрее, словно зная, куда бить старую жертву. Жертвой Бранн быть не хочет. Он торопливо стирает вонючую кровь с лица, замах — кривой меч сносит очередную голову, горящая палка прижигает шею, следующее умертвие падает, а потом еще одно…
Трясина заинтересованно подается вперед.
— Головы! Руби головы! — бросает волку.
Мой Дей кивает, полагая, что стоит пока сберечь дыхание. Разбойники прибывают.
— И вот что тебе стоило сначала лишать их оружия?
Мой волк пыхтит, ему изрядно надоело мельтешение коротких клинков перед лицом, он бы с удовольствием провел круговой удар, снося головы хоть ближайшим, но голову Бранна немного жаль.
— Когда я скажу, пригнись!
Мой волк, Бранн кивнул. Умертвия бросаются вперед.
— Пр-р-ригнись!
Бранн бросается на землю куда быстрее, чем можно просто упасть.
Полтора оборота, свист меча, рассекающего ходячие трупы, и первая линия опрокинута. Неблагой прижигает головы, а благой отшвыривает сапогами туловища разбойничков обратно в черную воду.