Темное пламя. Дети Проклятия
Шрифт:
— А чего же раньше, — выдыхает мой Дей, едва приподнимая в удивлении брови, — ребра не вылечил?
— Я нанес тебе эту рану — в моем праве излечить ее, благой.
Бранн опять очень серьезен, серьезен и собран, кажется, в этом занятии он чувствует себя как рыба в вод… Ладно, неудачное сравнение, мой Дей, зачем сразу закатывать глаза!
— А ребра тебе повредила Трясина. К сожалению, она умерла, и я не мог попросить ее залечить твои трещины. Нет! — торопливо поднимает свободную руку Бранн. —
— Только одно, — смурнеет Дей. — Ты назвал его Берегом смерти…
Ворона торопится ответить на не прозвучавший вопрос.
— У него много названий — Темный Берег, Глаз моря, Земля Волн, Берег смерти.
Как будто моего Дея может волновать эта неблагая география, право слово! Лучше бы дослушал вопрос, торопыга!
— Это ведь не значит…
Дей, нет!
Но мой волк заканчивает упрямо — он всегда предпочитает знать пусть горькую, но правду.
— …что все, кого я видел там, умерли?
Бранн садится рядом, склоняет голову набок. Он взъерошен больше обычного и феи его печальны. Видно, как и я, уловил непривычную для моего волка слабость. Мне тоже страшно. Кажется, Дом, который мы оставили за спиной, не более реален, чем этот мираж.
— Мне нечем тебя порадовать, ибо мне неведомо, кто жив, а кто нет. Черный Берег показывает то, что особенно дорого, — подхваченным мечом отталкивает остро сверкающие кристаллы, ползущие к Дею, подальше. Снова внимательно смотрит на него: — Не думал я, что ты так быстро потеряешь надежду!
— Я ничего не собираюсь терять! — яростно хрипит волк, а глаза его привычно загораются желтым.
— Вот и хорошо, Дей!
Имя моего волка в устах неблагого наполнено силой. Ворона прикрывает глаза и упирается затылком в мачту, выглядя ужасно уставшим. Но его ушки чутко ловят окружающие звуки, он продолжает следить за осколками и за тобой.
— Вот и хорошо…
Потихоньку смеркается. Волны звенят уже привычно, без прежней злобы.
— Утром мы прибудем в Золотой Город, — негромко говорит Бранн, открывая глаза, опять яркие, с изумрудными феями.
Не вздрагивай, мой Дей. Это просто совпадение. Ах, это же я вздрогнул, прости-прости! Золотая Башня разрушена очень давно. Она была дивно красива, но дело не в этом, хотя, может, и в этом тоже. Она была высока и чиста — там пропадали низменные страсти, коим так подвержены ши. Она тянулась в небо, и тянула за собой…
Этот Черный Берег тоже вытянул из меня то, что было очень дорого когда-то. Вытянул, встряхнул, вывернул, и, скомкав, засунул обратно. Теперь все болит. Болит твое тело. И моя душа. Или наоборот. Он всколыхнул то, что дорого нам обоим.
Мне хоть немного нужно побыть одному. Я умолкаю, мой Дей. Я расскажу как-нибудь про Золотую Башню и мою королеву. Потом. Прости. Слишком
Благой и неблагой не спят. Опираются спинами на мачту и смотрят на слабо светящуюся воду. Хрустальное голубое марево отражает блики теперь не поверхностью, а глубиной, мы плывем в лазурном свете, лодка просвечивает тоже, тени падают на лица сидящих ши самым странным образом, вспархивают и снова опускаются от каждого движения.
— Дей, — голос неблагого нарушает тишину, но больше не кажется каркающим. Ну, сверх обычного. — Я так понял, ты рос без матери?
— Она умерла через несколько лет после рождения Гвенн, — мой волк еще без сил, но имя сестры возвращает часть твердой памяти о доме, и Дей продолжает: — Упала с башни. Что до отца…
О, мой Дей, я тоже не хочу думать, что тот разговор был последним. Помедлив, волк договаривает:
— Я видел очень нехороший сон.
— Я сожалею, — Бранн прикладывает левую руку к груди и склоняет голову. Те же самые слова, которые произнес бы всякий благой, в устах неблагого звучат… Да, мой Дей, они просто звучат искренне, это не форма, это суть.
Лазурный свет и необыкновенный день, наполненный переживаниями, настраивают моего волка на разговор.
— Можно тебя спросить о личном? Бранн, раз братья твои — короли, то… — мой Дей переводит дух, все равно собираясь с силами, косится на неблагого, который теперь кажется старше, чем при свете солнца, — где ваши родители?
— А можно, я не буду отвечать? — но Бранн, не выдерживая суровую паузу, шевелит ушками. — Нет, тут нет секрета, — поводит плечом, склоняя к нему голову. — И есть. Они покинули нас.
Неблагой смотрит на тебя, мой Дей, но не видит, почти позабытое спокойное выражение (с тобой обо всяком спокойствии забудешь, мой волк!) появляется на лице, опуская уголки длинных губ, сощуривая веки, зато задирая нос.
— Не смогли выдержать появления еще одного неправильного ребенка.
— Еще одного? Ну да, близнецы, да продлится вечно их неблагое правление, те еще уроды!
Пренебрежительный жест рукой заставляет Бранна улыбнуться.
— Я не про сестру, — так же спокойно, как обычно, поясняет он. И еще больше все запутывает. Дей непонимающе хмурится.
— Ты же третий! Третий принц!
— И четвертый ребенок в семье. Я родился уродом, больше похожим на птицу.
Длинный нос опять задирается вверх, Бранн тоже не любит жалости к себе. Но смотрит на тебя и вновь смягчается до обычного своего настроения, объясняет:
— Принцессы не в счет, королевское правило всех домов.
Моему волку требуется время прийти в себя, он недоверчиво хмурится, трясет головой, не замечая настороженного взгляда вороны. Смотрит на неблагого и уточняет, не веря: