Темное пламя. Дети Проклятия

Зима Ольга

Да-да, побросай их по комнате! Нет, к выходу не попал, хотя очень старался.

Не знаю, спать с двуручником не слишком удобно, нет? Да, кинжал под головой — самое то для волка, нет лучше подушки! Да, метательные ножи, конечно, можно и не снимать.

Да, я тоже сплю. Вот переползу на шею и засну, ты не против?

Де-е-ей, у тебя тут родинки. Золоты-ы-е… Видно, облака благословили и тебя, мой Дей…

Наш Дом! Как давно мы не были там! Кажется, прошли годы, а ведь нет, меньше двух месяцев — хмурые остроносые ели еще в снегу. Или пришла такая зима, что закончится

нескоро?

Ночь, но никто не спит, в каждом окне горит по охранному светильнику. И тревога, тревога кругом! Она сочится из стен чернильной темнотой, крадется по улочкам зыбкой поземкой, пляшет огнями на высоких холмах.

Да, мой Дей, давай вернемся! Давай вернемся в правую башню. Ты же знаешь путь к отцу настолько хорошо, что сможешь пройти его с закрытыми глазами!

Уже десять волков стерегут покой Мидира. Коленопреклоненный Джаред словно застыл перед ним — другом, королем, родичем. Потом полуволк вздыхает, медленно проводит ладонью по плющу, словно спрашивая совета, и листья поворачиваются вслед за его рукой. Но молчат, говорить они не в силах.

— Что же нам делать? — Алан за его спиной встревожен сверх меры. — Наш король не ответит.

На что не ответит?! И почему начальник стражи в боевой броне?

Джаред встает, отряхивает колени, словно смахивая сомнения.

— Будем делать, что можем, — тише и ровнее обычного отвечает он.

Страшна эта ровность — потаенный торфяной пожар, зреющий под землей, невидимый до тех пор, пока не прорвется огненным шквалом.

— Вы же не станете? — ахает начальник охраны.

— Алан!

Глаза Джареда загораются желтым. Металл в его голосе слышен и мне, словно меч встретил гардой меч.

— Зажигай. Костры.

Нехорошо, очень нехорошо.

Ох, мой Дей. Коридоры, коридоры. Как же темно и мрачно! Левая, самая высокая башня. Да, конечно, там же лежит Лили!

Странно темное небо в просвете окон. Где же Меви и Грей? Нет, наверное, им тоже нужно спать, мой Дей. Хоть иногда.

Лежащая посреди башни девушка, нет, женщина — беременная женщина! — вздыхает, шевелится, пробуждаясь от тяжкого, смертельного сна. Ох, все свершилось без нас? Дей, ты стоишь рядом… У нее огненные волосы и зелень весны в глазах. Где мы теперь? А! Кажется, нужно спросить — когда. Это не ты. Это…

Мидир. Ты похож на него тогдашнего, нетрудно ошибиться. Чуть темнее глаза, чуть светлее волосы, а взгляд еще более яростный и отчаянный.

Он берет очнувшуюся за руку, говорит о любви, возникшей из желания, о сыне, что должен родиться. Просит прощения — за все! — за насилие и обиду, за стертую память и наведенные чувства.

— Прощай, Мидир, — качает головой Этайн и пропадает. Мидир хватает лишь пустоту.

Та же женщина в глухом еловом лесу. Окровавленный комок, закутанный в тряпку, в дрожащих руках. Три тени вокруг, со всполохами еще более серых крыльев на плечах, шипят прошлогодней листвой, гонимой злым ветром:

— Отдай его нам.

Но Этайн лишь отшатывается от тянущихся к ней цепких недобрых рук, лишь крепче прижимает к себе новорожденного.

— Отдай его. Отдай! Это ребенок

проклятого короля! ты слышишь — он не плачет. Он уже мертв!

— Нет! — куда тверже отвечает Этайн.

Она в коконе силы, серые щупальца тянутся к ней и, наталкиваясь на невидимую преграду, отдергиваются.

— Магия и любовь уходят из этого мира.

— Все уничтожено, лишь мрак и пепел, — Этайн отрешенно проводит рукой по снегу, и он тает, чернеют даже жухлые прошлогодние травинки.

— Отдай ребенка — и мир будет спасен.

— Нет!

Этайн закрывает глаза, собираясь с силами. Затем произносит Слова, они вырываются из ее рта синей вязью, поднимаются, оттеняя беспросветную черноту неба, с которого посреди летнего дня сыпятся и сыпятся колючие белые звезды…

Одна любовь смогла пронзить завесу Нижнего мира, так пусть другая — спасет его. Этайн говорит об Иной, об Искуплении, об Истинном короле. Она открыта, кокона больше нет.

Серые тени хороводят вокруг женщины, то вскидывая рукава серых хламид со всполохами пламени, то опуская их. Но как же они не похожи на чистых фей в глазах Бранна! Не-сущие-свет высасывают силу и тепло, отправляя ее вверх, вверх — в холодное черное небо. Но часть прижимисто оставляют себе.

Магия, что билась в женщине неослабевающим ключом, пропадает. Этайн падает наземь, и тени забирают ребенка из ее ослабевших рук…

Мой Дей, мы опять в левой башне. Твой отец напряжен и готов ко всему, он внимает словам друидов.

— Значит, Проклятие можно снять? Я знал — знал! — Этайн великодушна. Где она? Я должен поговорить с ней!

— Мы отдали Этайн ее мужу. И закрыли дорогу, — шепчут тени. — Они уже в Верхнем. Ши теперь смогут попасть туда лишь в краткий миг Самхейна. А Этайн уверена теперь, что все эти годы пробыла лишь пленницей в замке волчьего короля. Эохайд только рад подтвердить ей это.

Мидир сжимает кулаки. Спрашивает, пытаясь сберечь хоть что-нибудь из прежнего мира, от той любви, что все еще пылает в его глазах:

— А как же ребенок, мой сын? Где он? Про него она тоже забыла?

— Тебе извес-с-стно, что она хотела с ним сделать, — шипят друиды, словно не желая больше ни слушать, ни отвечать.

— Вы довольны? Вы — довольны?! — с гневом и болью повторяет Мидир.

О, мой Дей! Прядь его волос белеет на глазах — от виска до кончика, словно ледяная волна бежит по темной воде. Четче обозначаются морщины, теперь его уже не спутаешь с тобой. Но яростный желтый огонь в глазах разгорается сильнее — после еле слышного шепота Не-сущих-свет:

— Не с-с-совс-с-сем…

Мидир обнажает меч.

— Вон из моего Дома и из моего королевства!..

Словно ветер пронесся со всех сторон, грозящий задуть пламя. Дымные тени нападают молниеносно, безмолвно, и пронзают острыми кинжалами сердце короля.

Фух, это сон. Не знаю, не знаю, кому из нас он снился. Прости, я сам не понял, как залез тебе на голову. И вовсе мне не страшно.

Да, мой Дей, я все еще в ужасе, мой хвостик дрожит даже скрученный. Спасибо, твои ладони такие теплые. Прижимай меня к груди, прижимай!