Тёмное
Шрифт:
Мы совершим второй, неотвратимый, поворот. Пойдём на акт отчаяния ещё раз, вплотную приблизимся к границам царства отверженных. Теряя литры крови, мы не перестанем проливать её всё больше, не жалея себя, окропим ею все стены зала мироздания. Продолжая рубить друг друга, обречённые вальсом судьбы, мы стремительно приблизимся к концу.
Настало время выхода.
Покрытые перемешанной кровью, без живительной плоти на сломанных костях, мы наконец откроемся друг другу. Нашему взору предстанут две бесконечно глубоких бездны обречённых душ, некогда скреплённых судьбоносным вальсом. Мы будем наслаждаться ими. Зная горький вкус чужих страданий, тщетно попытаемся заткнуть дыры друг другом, понадеемся, что есть шанс спасти хотя бы не себя, но партнёра. Незамедлительно отвергая друг друга, мы начнём обретать мнимое спокойствие – боль стихнет, кровь свернётся, невосполнимая потеря запечатается в годах. Обглоданные тела, с полным любви взором прольют слёзы скорби,
Кто мог подумать, что облако, сотканное мягкими оттенками розы, станет столь разрушительным? Возвышенное сияние кометы, выгравированное маслом в закатном небе, предопределилось человечеству столь неожиданно, что невозможно было бы предсказать её стремительный полет вниз даже в мириаде падающих звёзд. Она – единственная, уготованная нашему роду во имя искупления, была столь уникальна, что, вторгнувшись в атмосферу… мгновенно рухнула на землю. Розовая вспышка прорезала небосвод, а затем ниспала в самый центр твёрдой, живой структуры. Повредив не только себя, она разрушила всё окружающее –томящееся вокруг величие, целостность, привычное мироощущение блуждающих по земле сынов и дочерей, мнящих себя неуязвимыми. В назидание провинившимся, она воцарилась над нами величественной дымкой. Эти воздушные румяна, подсвеченные красным закатом с чёрной окантовкой, медленно тлели серым маревом вместе с самим небом. Последствия падения казались немыслимыми.
Затем моря вышли из берегов. Они захлёстывали высокими волнами близлежащие города и поселения, сминали железные павильоны, срывали бетонные покрытия дорог и аллей, выносили тяжёлую плитку на километры вперёд и даже разбрасывали её по площадям и улицам. В одно мгновение вода преодолела береговую линию и хлынула неусмирённым потоком между зданиями, снеся людей, а вместе с ними и их рукотворные достижения сотен лет упорного труда. Неугомонная, разгневанная стихия поглощала квартал за кварталом, наращивая свою мощь. Усмиряя сложносочинённые механизмы и их электрическую энергию, она уничтожала буйную растительность, ломала деревья и железные прутья в заборах, разрушала бетонные стены и парапеты, сносила ограждения, каменные колонны, фундаменты памятников, хлипкие указатели, небольшие постройки и бесчисленные дороги… с людьми. Последним досталось больше всего: первородная стихия убивала не только всё, чем они гордились, но и их самих – их чувства и эмоции, их переживания и страхи. Всё человеческое в одночасье смылось водой, и на месте прежнего осталась только пустота – густая мазутная тьма, что закрыла взор не только их глаз, но и душ. Последствия… Не зная, как выжить, люди, словно машины, бились друг о друга, царапались о заточенные годами острые углы непонимания. Единство, достигнутое хрупкими инструментами речи, тогда навсегда потеряло своё предназначение – размылось до невозможности постигнуть ни себя, ни другого. И великая вода, попав в сосуд цивилизации, заместила собой ощущения человечности, оставив людей без шансов понять, чем же они заслужили падение кометы. Но словно и этого было мало – как только чувства покинули людей безвозвратно, к ним пожаловал огонь.
Круг огня, идущий из сердца кометы, медленно расползался во все стороны, вбирая в себя всё большую область. Покинув пределы моря, он вспышками распространился по обители нечувственного человечества. Столь стремительно, сколь яркие вспышки горящих костей освещали наполненные тьмой взоры, столь же далеким и неосознанным оставалось для находящихся рядом полыхание чужой души. И даже тогда надвигающаяся стена пламени продолжала торжествовать: сушила размытую землю, прожигала людей насквозь, испаряла влагу их ощущений в общее небо. Оно было вскоре заполнено дымом призрачных напоминаний о прежних способностях чувствовать и переживать. Сильные и трепетные гибли внутри своего разума, в то время как не способные переживать собственное пылали под аккомпанемент чужих криков. Но ужаснее всего огонь лился из целостных – из постигших своё предназначение, из усмиривших судьбу. Для них, контракт с жизнью был нарушен искусственной смертью – плотной сеткой вуали, вьющейся по небу теперь уже потерянными мыслями. Для пламени и этого было мало. Круг огня расширялся, пока не достиг границ обитания людского. Там он взмыл вверх, захватив с собой обломки грешной земли, и на секунды застыл плотным горячим камнем. С шипением, отчётливо услышанным внизу, всепожирающая стихия вырвалась из мимолётного заточения и хлынула потоком лавы обратно, к центру своего зарождения. Обжигая плоть и разнося чёрный пепел, языки пламени резали воздух, словно кусали животных, растения, души людей. Испепеляя последнее живое на планете – движимость и мыслимость, огонь постарался не оставить ничего, что впоследствии можно было бы назвать человеком. Без чувств, вымытых первородной водой, без тел, сожжённых всепоглощающим пламенем, люди больше походили на угли – на осколки гнева, бездумно шатающиеся по пепелищу, только и знающие, что молить о пощаде. И – продолжающие не слушать комету.
А нежное
Жизнь вернулась в своё русло – и в человеке вновь воспарили чувства и ощущения. Когда плоть наросла на обугленные кости, когда жилы перестали кровоточить огнём, когда разум смог принять страшный дар, преподнесённый кометой миру, – вдохновение, всё встало вновь. Вновь – писались картины. Вновь – звучала музыка. Вновь – говорили поэты. Вновь – танцевали блаженные. Вновь – люди любили и… жили. Но теперь – иначе: осознанней, глубже. Теперь, потонув в пустоте водной глади, испепелившись праведным огнём, человечество стало цельным. Оно наконец услышало звучание розового камня. Наконец смогло приняло его ценнейший дар.
И наконец обрело возможность писать.
Я – пожиратель. Поглощающий, пожинающий, проникающий. Я прихожу в твою жизнь и разбиваю её. Я пожираю всё, что ты знаешь, выпиваю из твоей чаши абсолютное множество, определяющее тебя. Я впитываю все твои страхи и желания, ем всю твою самость. Я примеряю её на себя, упиваюсь твоей кровью и страданиями. Я обращаю мучения в любовный напиток и слежу за тем, как ты выпиваешь его до дна. Я укутываю тебя сетью заботы, даю тебе незаменимую опору, а взамен поглощаю тебя. Я – пожиратель. Мне не всё равно.
Я научился этому трюку сам. Есть и другие, но столь искусных я не встречал. Можно охватывать свою жертву зависимостью, можно нагло уничтожать её суть, можно даже и её заменять. Но я действую иначе. В моём поедании столько милости! Мой яд и вовсе не яд – не что иное, как отражение, катализатор причин формуляров жертвы. Мои зубы – эмпатия, мой укус – преувеличение твоей значимости. Моя трапеза – это показать яркие краски твоего внутреннего мира, а затем искренне восхититься. Моя цель – не достигнуть сердца, а проникнуть в глубокие ощущения, в потаённое, прекрасное, живое, совершенное. В то, что отличает тебя от изначально наполняющего меня. Пожрав твоё настоящее, вознеся тебя на пьедестал твоей же сути, я буду наслаждаться тем, что вижу. Многое ли мне откроется?
Глаза мои обладают невероятной зоркостью! Смотря на тебя, я созерцаю не то, что надето. Окутывая взглядом, я интересуюсь, изучаю. Я – пожиратель, и зрением я проникаю в глубину. Мне очевидны твои причины, я взираю на твоё сформулированное значение. Я игнорирую то, что ты пытаешься мне показать. Словно той птице, что ведёт тебя по жизни, мне заметно даже исказившее тебя уродство. Я вижу там, где срослись кости и где кровоточили раны. Я слышу там, где раздавались крики. Если ты думаешь, что сладость моих речей не достигнет тебя, то ты ошибаешься. Эта привилегия доступна только пустым, а к ним у меня точно нет интереса. Но скоро ты тоже станешь таким, им сделает тебя моё пожирание – я. Даже больше. После того, как я выпью тебя до дна, взамен тебе достанется опустошающее – ты сам.
Для рождённого не пожирателем, не знающего, что хранится у тебя внутри, это станет твоим проклятьем.
А что есть во мне? Многое! Столь необъятное, сложное, всеобъемлющее, страшное. Внутри меня – пустота. Но чем же она полнится? Всем, что знали мои жертвы. Этот объём знаний, позволяющий мне выживать, настолько огромен, что ни одна душа никогда не сможет его вынести. Мне доступны и невиданная милость, и испепеляющая жестокость; мне знакома и тонкая женственность, и терпкая мужественность; мне подвластны и детская непосредственность, и древняя чопорность. Если честно, я, пожиратель, даже сам до конца не понимаю, как много во мне чужого. Но благодаря всем этим голосам внутри мне открыты двери в любую обитель. Мне никогда не сложно, не страшно, не голодно и даже не одиноко. Состоящий из пустоты чуждого, я могу пережить каждого третьего, исполнить мечту самого незаурядного, испепелить взглядом сильнейшего. Благодаря своему голоду, я был там, где ты ступал. Благодаря своему внутреннему вакууму, я буду там, куда ты пойдёшь. Я.