Тёмные скалы
Шрифт:
Глубокие морщины на лбу Эшвуда немного разгладились, глаза потеплели ещё, и ещё.
– Улыбка вам к лицу, мистер Койн. Вы напоминаете мне Руди, моего старшего. Если он шутит – быть апокалипсису; до того строг. Сэр Далтон Марш, к несчастью, давно скончался, а вы – здесь, рядом, и наверняка знаете его кисть, манеру письма, всё прочее. Это чистая удача, что вы оказались тут, на острове. Неделю назад мы с супругой приезжали в Норт-Брей взглянуть на церковь, и кое-кто позвал вас по имени. Я поговорил с отцом Лоуренсом – он подтвердил вашу личность, а заодно дал вам превосходную характеристику. Понимаете, что ещё крайне важно,
– В ваше отсутствие? – Марвин рассеянно нахмурился.
– Наутро меня заберёт паром – я уезжаю по делам в Денсвилль. На пару месяцев. Этого времени будет достаточно, чтобы привести картину в первоначальный вид?
Он задавал вопрос так непринуждённо, будто уже получил согласие. Но никакого согласия не было, была только тысяча фунтов… тысяча фунтов, подумать только!
Это всего лишь реставрация, зачем-то напомнил себе Марвин. Даже не копия. Просто починка, какой бы сложной она ни была.
– Какого рода повреждения на картине, лорд Эшвуд?
– Полагаю, вам лучше увидеть всё лично, – не дожидаясь ответа, Эшвуд развернулся и зашагал к воротам, жестом приглашая Марвина следовать за ним.
Совсем некстати вдруг накатила усталость, и костюм стал неприятно сковывать движения. Марвин давно признал, что нет ничего удобней самой простой робы из молескина. Но, конечно, её стоило надеть только в том случае, если бы он захотел пасть в глазах Эшвуда ещё ниже. Впрочем, пропасть между ними и без того была огромна.
Не то чтобы это удручало. Нет, нет.
Марвин надеялся, что не пробормотал этого вслух.
Вблизи особняк белого кирпича казался ещё изысканней и строже: это была не кричащая роскошь, а тихое изящество и стройная симметрия. Чёрный треугольник центрального фронтона целился в блёклую сизость неба; парадную дверь обрамляли пары рельефных полуколонн.
Но внутрь Эшвуд не вошёл, а медленно двинулся по мощёной светлым камнем дорожке влево – вдоль ухоженных газонов. Вскоре Марвину, бредущему позади, в полушаге, открылся вид на огромный задний двор. Каретный сарай вполне сошёл бы за добротное жилище, как и амбары. За ними виднелся домишко в один этаж – небольшой, но аккуратный, приятный взору – Эшвуд, кажется, направлялся именно к нему.
– Сюда, пожалуйста, мистер Койн, – позвал он, взойдя на крыльцо, которое походило на уютную террасу.
Дверь не была заперта и дружелюбно распахнулась, стоило Эшвуду слегка толкнуть её тростью.
Они прошли в самую светлую комнату с огромными окнами, и Марвин, поражённый, застыл на пороге. Несколько мольбертов разных видов и размеров выстроились в ряд, а стеллажи ломились от коробок с красками, наборов кистей и солидных упаковок бумаги.
– Это был творческий уголок сэра Далтона Марша, – пояснил Эшвуд, разворачиваясь. – Не знаю, можно ли назвать его полноценной мастерской, вам виднее. Но он любил это место. Он иногда гостил у нас подолгу, и всегда заявлял, что не променял бы этот дом даже на королевские покои. Что уж говорить о наших
Она – уже освобождённая от подрамника, длиной в средний размах рук – умостилась на большом треножном мольберте, декорированном богатой резьбой. Марвин приблизился, взглянул.
Он так давно не видел хороших картин, что совсем позабыл это чувство восторженного оцепенения, благоговения и задора – могу ли я так же?
Без сомнения, это был осколок души сэра Далтона Марша и творение кисти его. Так правдиво чувствовать сумрачную тональность, балансировать на грани повседневности и кошмара умел только он и… и…
Только он.
Знакомая подпись, сплетающаяся в незамысловатое, почти схематичное изображение розы, чернела в нижнем правом углу. А по всему пространству вылинявшей синевой растекалась река. Человек, стоящий на корме лодки, самозабвенно тянул раскрытые ладони к опасным скалам. Нет – к полупрозрачному силуэту юной девы на чёрном выступе. Красавица в шелковом коконе собственных волос почти сливалась с облаками – эфемерная красавица без лица, левой руки и опоры для ног. Краска в этих местах была смыта едва ли не полностью, до голой кости холста.
Марвин прищурился, склонился над картиной. Это не слишком походило на досадную случайность – скорее всего, полотно повредили намеренно. Но зачем?
– Не всем по душе строгие распорядки в моём доме, – заговорил за спиной Эшвуд, – некоторые из слуг бывают очень мстительными, когда им указывают на дверь. Но я бы не хотел, чтобы прекрасное творение погубили глупые человеческие козни. Вы бы тоже этого не хотели. Верно, мистер Койн?
Марвин медленно кивнул. Развернуться прямо сейчас – и оставить картину калекой? Что бы сказал сэр Далтон Марш? Однажды Марвин уже обещал не подводить его, и теперь он, мёртво-живой, проглядывал из глубоководной тьмы на картине, напоминая о данном слове.
Это всего лишь реставрация, притом не самая трудная из возможных.
И целая тысяча фунтов. Это ведь не будет расточительством – купить скромное жилище в какой-нибудь деревушке? Остаток Марвин непременно пожертвовал бы церкви. Через десяток-другой лет обязательно заявит о себе приближающаяся старость, а старость любит оседлость.
Эшвуд терпеливо ждал, склонив голову набок.
– Я бы мог попробовать, – сказал Марвин и ему, и самому себе. – Но я не уверен…
– Пробуйте, мистер Койн, пробуйте. Вы остановитесь здесь, не так ли? Я имею в виду – в Брайфилд-Холле.
– Именно здесь, если позволите, – вышло слишком торопливо, но мыслимо ли было отказаться от старой обители сэра Далтона Марша, человека из прошлого, который не заслуживал забвения, в отличие от прочего?
– Вот и славно. Здесь четыре комнаты, помимо этой – есть и спальня, и небольшая гостиная. Я заранее позаботился обо всём необходимом. Но если вам что-то понадобится, вы всегда можете обратиться к Стивенсу, мажордому.
– Благодарю, лорд Эшвуд.
– Что ж, надеюсь, вы неплохо проведёте время за работой. Кроме того, тут очень живописные места. Рекомендую, – он повёл рукой в сторону распахнутого окна, за которым расстилался сад, и Марвин снова отметил, с какой нежностью барон смотрел на припудренные предгрозовой серостью шапки деревьев. – Добро пожаловать в Вест-Ро, мистер Койн. И в Брайфилд-Холл.