Тёмные скалы

Frik Fana

– Месье Бертрана?

– Его, его. Присаживайся, ежели торопиться некуда, – Клинт подвинулся, устроился поудобнее, вытянув ноги, и пустился в долгий рассказ.

Через какую-нибудь четверть часа Марвин уже знал почти всю историю острова. Как оказалось, некий Паскаль Бертран, чистокровный француз, бежал сюда от революции, прихватив семью: супругу и малолетнего сына. Отец Паскаля некогда выкупил часть островной земли и даже отстроил дом, где они и поселились – по первости. Позже обзавелись жильём и в столице, но возмужавший наследник Паскаля, Доминик, так сильно прикипел к диким красотам Нодленда, что вернулся сразу после женитьбы

на очаровательной полукровке Луизе, дочери француженки и шотландца. В те же годы Доминик Бертран крепко сдружился с молодым соседом и владельцем севера острова – Гилбертом Эшвудом. Общими усилиями они совершенно преобразили здешние земли и подумывали над строительством гавани, тем более что старший сын Эшвуда, Рудольф, проявлял недюжинный интерес к морскому делу и судоходству. Вскоре, однако, пришла весть о смерти Паскаля Бертрана, а через семь лет скончался и Доминик, оставив безутешную жену и единственную дочь одних на всём белом свете.

Или на целом острове – всё едино.

– Чтоб кто эдак всю душу в эту самую землю вкладывал – это таких господ ещё поискать надо, – заключил Клинт. – Миссис Бертран горевала уж горевала – сразу слегла. И года не протянула, бедняжка. Мисс Лорелин ничего, держалась. Шестнадцатый год ей тогда, помнится, пошёл. Только вот прибежит иной раз, посмотрит на меня… тоскли-и-и-во посмотрит – ей-богу, без ножа режет. Отец, конечно, любил её крепко – вот сядут, бывало, на лошадей… – сверху вдруг зычно гаркнул ворон; Клинт беззлобно погрозил ему кулаком: – У, бес-с-тия! – и замолчал.

Марвин, обрадованный затишьем, поднялся с бревна и снова пригляделся к странной сосне: теперь он ясно видел приколоченную к стволу плотную доску с нарисованной поверх мишенью. Мишень была изрядно продырявленной – стреляли по ней, видимо, дробью из охотничьего ружья, и стреляли метко.

– Умеешь? – полюбопытствовал Клинт.

– Немного. До вас мне далеко, – Марвин развернулся к тропинке, размышляя, как бы повежливее отделаться от словоохотливого лесника. Беседа начала утомлять, а темы у Клинта наверняка не переводились.

– А не моё это. Я на своём веку настрелялся по самое… – он крякнул и махнул рукой. – Молодой хозяйки работа.

– Леди Эшвуд? – потрясённый, переспросил Марвин.

– Что? Не для дамы, говоришь, занятие?

– Я ничего не говорил.

– И то верно, – хохотнул Клинт, сплёвывая себе под ноги. – Болтун из тебя как из моей лысины гнездо. Ну, так это ещё что! Были времена, она из револьвера в двухпенсовик с двадцати шагов попадала. Какие у нас тут, в глуши, развлечения? Отец её, мистер Бертран, лучшим стрелком в округе слыл. Куда он ни пойдёт – так и она тут, рядом крутится, а сама едва из пелёнок вылезла. Ма-а-хонькая, но держится, как на приёме. Поначалу всё «сэр» мне говорила. Это я-то сэр!

Вот оно что. По всему выходило, что оборотистый Эшвуд не упустил шанса жениться на юной дочери погибшего друга и заполучить земли, принадлежащие Бертранам. Ловко, ловко. Но едва Марвин собрался попрощаться, Клинт, помрачнев, добавил:

– Жаль будет, если и её та же хворь заберёт. Оно, говорят, передаётся, так-то. По крови. Мистер Бертран… будь он душой здоров, разве он бы… это, ну… покончил с жизнью?

Укор горел в его взгляде, громыхал в словах. Какая ирония! Знал бы он, что выбрал себе в собеседники самого нездорового душой из всех возможных калек.

Как он сказал – мы тут все навроде родственников?

Что ж, если

в ком Марвин и почуял вдруг родственную душу, то это был покойный мистер Бертран, счастливый семьянин, отчего-то (отчего?) не нашедший выхода – выхода в жизнь, а потому шагнувший в смерть. И ещё плоть от плоти его, леди Эшвуд, с её живыми цветными глазами и упрятанной в них мягкой печалью. Нежный росток, который остался от отца и жил за отца, как Марвин теперь жил за себя прежнего. Что это было – милосердная жестокость или жестокое милосердие? Бог его знает, бог его знает. Он знает, знает. А им нечего и голову забивать.

Тоска надвигалась неотвратимо, как волна. Всё было так правильно, так покойно рядом с отцом Лоуренсом, но стоило отдалиться от церкви на полусотню миль…

– Если живёшь в поместье, господь тебя упаси крутить с горничными, – Клинт улыбнулся и широко зевнул. – Хозяин этого страсть как не любит.

Марвин посмотрел вперёд, на дорожку, на вызолоченные лучами стволы деревьев: что и говорить, закатное солнце умело красиво прощаться. А вот он сам – нисколько.

– Пройдусь до скал, пока совсем не стемнело.

– Когда я сюда приехал, поговаривали, что на скалах живут сирены, хотя тут ни одно судёнышко сроду не разбилось. Ты-то, конечно, не веришь в эту нашу чертовщину, а?

– В вашу – нет, – ответил Марвин уже на ходу. – Мне вполне хватает своей.

Глава 3

Эскизы женских портретов никуда не годились. Нет, они были не так плохи сами по себе – лица у Марвина всегда выходили живо, – но они никуда не годились.

Он вздохнул и, поборов желание тотчас уничтожить все листы в бойко потрескивающем печном пламени, просто отодвинул их в сторону. Это походило на гадание по звёздам – он ведь понятия не имел, какой была эта призрачная и, увы, безликая девушка на скалах. Нужные черты не складывались; ни одно лицо из старательно выращенных на бумаге не подходило ей, не ложилось на белокурый образ потусторонней нежности и нечеловеческой силы.

Марвин снова вгляделся в брешь на картине, и в ушах зазвенел взволнованный голос из прошлого:

… – Так это верно, что вы покидаете «Клуб двадцати», сэр?

Марвин даже не понял, кто именно задал вопрос, который крутился на языке у каждого, да это было и неважно – в небольшой зале тотчас воцарилась трепетная тишина.

Далтон Марш прокашлялся, поднялся с кресла, неторопливо прошёлся от одного окна до другого. Со спины, обтянутой строгим фраком, он и сам выглядел студентом, стройным и юным. Впрочем, и лицо его ещё дышало румяной свежестью – всё портила старческая муть левого зрачка, отчего глаза казались разного цвета.

– Верно, друзья. Да стоит ли горевать о такой мелочи, когда наше искусство выходит совсем на другой уровень? Меня ждёт грандиозный тур – все выставки и лекции расписаны по дням, все до одной; ваши достижения также не будут забыты. Я расскажу о каждом из талантов.

Его слова нимало не утешили – собравшиеся удручённо молчали.

– Но я бы хотел, чтобы клуб продолжил жить. Часть моего духа будет вечно витать здесь, уверяю, – теперь Марш шёл по центру залы, упруго пружиня шаги и даря ободряющий прощальный взгляд каждому. – А своим преемником я назначаю… – его рука в безупречной серой перчатке легла на плечо Марвина, – пожалуй, вас, мистер Койн. Не подведите меня.