Тень ее высочества
Шрифт:
Я плачу?
Да. Я плачу…
Почему?
Я в отчаянии — выхода нет…
Помню, меня пытались в чем-то убедить. Убедить с помощью боли. Пытки — последний довод, который применили, перед тем, как я потеряла сознание.
— Я спасу тебя. Если ты захочешь.
Туман расступается перед ним. Он. Снова он… Высокая чуть сгорбленная фигура в неизменно черном плаще. И уже привычная глупая маска.
— И какова плата? Ты ведь ничего не делаешь просто так.
В иллюзорном мире грез боль отступила — и можно позволить себе насмешничать.
— Бескорыстие для дураков. Я помогу, если согласишься добровольно войти в ряды моих союзников.
Туман редеет — и с ним пропадает чувство оглушающей тишины. Мы стоим на берегу странного озера. Звезды, словно захлебнувшись в темноте, не отбиваются на водной поверхности.
— Зачем мое согласие, когда ты можешь заставить?
— Мои последователи идут за мной по своей воле.
— Если я нужна тебе, почему не вернул раньше? Ведь татуировка позволяет следить за моим перемещением?
— Не только. Считай, что она позволяет находиться рядом.
Я жду. Мой выбор очевиден, его легко принять, зная, что впечатление о существе под страшной маской — сплошной обман.
— Ты согласна?
— Нет. Мне не грозит смерть, а боль можно перетерпеть.
Он делает шаг в мою сторону. Оказавшись на расстоянии ладони, он медленно проводит кончиками пальцев по подбородку.
Необоснованный страх вырывается из-под контроля — и я поспешно отступила назад. Нет, как бы хорошо он ко мне не относился, чего бы не пообещал, я никогда не забуду, как Эвгуст хладнокровно растерзал четверых повстанцев возле храма Судьбы. И никогда не прощу заразный ужас в их застывающих глазах, их кровь на моем лице, ее вкус на моих губах.
Никогда…
— Я так и думал, — его тяжелый вздох, и моя паника: он читает мысли?! — Знал, что мое предложение покажется недостаточно соблазнительным. Что ж, увеличим ставки. Ты хотела найти родителей? Я помогу.
Неверие, удивление, радость, восторг, благодарность… Столько чувств сразу! Я узнаю имена родителей? И, возможно, обниму мать? Мать, пре… Да, мать, предавшую меня. И воспоминание заморозили радость надежды.
— Нет. Я хочу вернуться. Отпусти меня.
— Как скажешь, принцесса. Только помни: я приду, если позовешь…
И он растворяется в молочном тумане, который поднимается глухой стеной.
Я ничего не вижу. Туман сменяет тьма…
Ледяная вода возвращает в реальность.
Тот же каменный пол, тот же полумрак подвала, исполнявшего роль пыточной. И тот же столб, к поперечной перекладине которого подвесили мое измученное тело. Руки еще не успели выйти из суставов, но это всецело моя заслуга, а не палача…
— Подумала, сладкая? — агграсский маг спокойно наблюдал, как помощник отвязывает веревки, и, усадив в полуобморочном состоянии в кресло, окачивает еще одним ведром обжигающе холодной воды. — Тебя оставят в покое, если согласишься. Что
Слабость делает позвоночник мягким, и горделивой осанки больше нет. Я сломлена.
— Нет.
Но не побеждена.
Некромант наотмашь бьет по лицу, а его помощник, коротконогий толстяк, подносит чашку с отваром, и крепко удерживая за подбородок, вливает его, разбивая губы. Собственная кровь и горечь трав — привычный вкус.
Пара мгновений — и тело выворачивает в невозможности сделать полный оборот.
Бьюсь в конвульсиях — и сползаю в лужу, на каменный пол.
Больно!!!
Как же больно!!! Вот-вот пойдут неконтролируемые изменения… но хианитовые кандалы останавливают их, стопоря болью.
Агония. Мое тело пожирает безжалостный огонь боли.
Нет пытки страшней для хэмелла, чем принудительный возврат к родному облику. Так считала я раньше, пока не испытала, что такое принудительный оборот в хианитовых кандалах. Это в сотни, тысячи раз хуже…
— Тебе больно, Эва? А ведь я только начал. У меня в запасе еще много приемов, которые сделают тебя покладистей.
— Насыплешь хианит в раны? — моя усмешка получилась мучительно-кривой. — Или заставишь его проглотить?
Агграссец побелел от злости и, отозвав помощника, вышел из пыточной. Похоже, можно возблагодарить богов за маленькую передышку.
Холод камня чуть приглушает внутренний жар, вызванный не состоявшимся полным оборотом. Смешно, но если бы не хианитовые кандалы, я смогла бы увидеть свое лицо, настоящее лицо. Травы для отвара, которым так щедро поил агграссец, дорогие и редкие, вряд ли когда-нибудь я смогла бы приобрести их. Впрочем, я бы и не решилась — побоялась бы боли полного оборота…
Противно думать, что именно хианитом во время войны маги пытали хэмеллов. Больше всего доставалось полукровкам и молодежи, милосердие не распространялось даже на детей. После такого люди еще удивлялись жестокости магов-хэмеллов, лишающих захваченную землю плодородия…
Боги, что за мысли лезут в голову?! Хотя… так и надо, лучше думать о чем угодно, только бы сосредотачиваться на боли, не заглядывать в будущее. Не хочу, не хочу думать о том, что будет дальше!..
Не хочу.
«А чего ты хочешь, Эва? — проклюнулся недовольный голос Грэма. — Хочешь получить спасение от Благой Семерки? Надеешься, что боги во всем сиянии своей славы явятся за тобой? Или хотя бы пришлют своих сателлитов?!»
Кажется, у кого-то истерика…
«С тобой не только истерика будет, но и с ума сойти можно! Объясни, почему ты отклонила предложение Эвгуста? Он мог нас спасти!»
«А чем потом с ним расплачиваться? Он же не отстанет от меня, пока не получит все, что ему нужно! И может так статься, что к тому моменту, как я выплачу ему долг, меня объявят вторым проклятым колдуном…»
«Не сочиняй! Другие же пошли к нему на службу? Не побоялись обвинений в лояльности по отношению к Мраку?»
«У них, наверное, не было выбора, Грэм. А у меня он пока есть».