Тень горы

Робертс Грегори Дэвид

– Да пошел ты! Я тебя спрашиваю, где Абдулла.

Друга я отыскал в шатре, среди суфийских певцов, исполнявших манкабат – песнопение в честь святого имама Али, которое занимало несколько часов. Исполнители передавали по кругу чиллум. Заметив меня, Абдулла встал и направился ко мне. На усыпанной гравием парковке мы встали у деревьев ограды.

– Салям алейкум, – сказал Абдулла, целуя меня в щеку.

– Ва алейкум салям. Что происходит? Ты что,

с Конкэнноном на убийство ходил? И стрелял в ирландца, чтобы он никому не разболтал?

– Пойдем… – Абдулла хмуро потянул меня за руку.

Мы отошли к магнолии, что качала ветвями под легким ветерком, и уселись на валуны, служившие барьером для автомобилей. Из шатра раздавались суфийские напевы. На дереве хрипло закаркала ворона. Шатер украшали гирлянды фонариков – если муниципалитет давал разрешение, такие шатры стихийно возникали по вечерам, а с рассветом исчезали. Покой фестиваля духовных песнопений боялись нарушать даже самые отчаянные бандиты – поговаривали, что это навлечет проклятье на семь поколений родных и близких. Случается, что нас оберегают потомки, еще не рожденные на свет.

– Санджай лично, не от имени Компании, велел мне взять заказ со стороны, – начал Абдулла. – По-моему, у него были какие-то политические мотивы. В общем, он приказал мне убить одного бизнесмена.

Он умолк. Я не торопил его – день и без того выдался утомительный.

– Ирландец всем свои услуги предлагал, вот Санджай его и нанял, а меня отправил присматривать, чтобы все прошло как полагается.

Он снова помолчал.

– Только все вышло иначе, – вздохнул я.

– Да, в доме оказались жена и дочь. Они нас видели, могли опознать, но у меня рука не поднималась их убить.

– Ну да.

– Их убил Конкэннон. Я его не остановил, навлек на себя проклятие.

Абдулла, неуязвимый, несгибаемый Абдулла исчезал на глазах, как иногда исчезает любовь, высыпаясь песком из горсти.

– Ох, что ты натворил!

– Он им горло перерезал, – вздохнул Абдулла.

– Господи!

– Все газеты об этом писали, ты наверняка помнишь.

Ограбление, муж задушен, жена и дочь зарезаны… Я хорошо помнил это убийство.

– Я предупредил Конкэннона, что убью его при первой же встрече, – сказал Абдулла. – Я запретил ему иметь дело с Компанией. На мокрые дела Санджай стал нанимать велокиллеров.

– А почему ты мне об этом не рассказал? Ирландец же за мое убийство деньги сулил!

– Мне было стыдно.

– Стыдно?

Стыдно… Я знал, что такое стыд. Абдулла был моим братом, а братство не знает границ.

– Надо было мне сказать, Абдулла. Мы же братья!

– После такого постыдного поступка ты бы от меня отвернулся.

Судьба не только осуждает, но и заставляет стать судьей. Абдулла усадил в судейское кресло меня, преступника, сбежавшего из тюрьмы, вручил мне судейский молоток… Вот бы его

самого этим молотком по лбу стукнуть…

– Надо было сказать…

– Знаю, – понурился он.

– Все, больше никаких секретов, – сказал я. – Вы с Дидье обожаете секреты.

– Больше никаких секретов, – повторил он.

– Поклянись!

– Клянусь.

– Отлично. А теперь смотри в оба. Я сегодня с Конкэнноном встречался, не знаю, отвяжется он или захочет отомстить.

– Ты без меня к нему пошел?

– Все обошлось. Мне помогли.

– Ты с ним разобрался?

– В общем, да. Не волнуйся, морду я ему раскровянил.

– Я тобой горжусь, – сказал Абдулла.

– Было бы чем гордиться, – вздохнул я. – Я не собирался в драку ввязываться, но с ним иначе нельзя, он другого не понимает.

– Пойдем в шатер? – предложил Абдулла. – Они до рассвета петь будут.

– Нет, спасибо за приглашение, но мне домой пора. Может быть, Карлу застану. До встречи, брат.

По Марин-драйв я вернулся в Город семи островов и отправился в гостиницу «Амритсар». Дорога и набережная были пустынны, от дремлющих особняков исходил покой.

Под фонарем на разделительной полосе сидел человек с гитарой. Олег. Я подъехал к нему:

– Ты что здесь делаешь?

– На гитаре играю, – радостно ответил он.

– Посреди дороги?

– Здесь прекрасная акустика, – с лучезарной улыбкой заявил Олег. – За спиной море, впереди дома. Ты умеешь играть? Может, дуэт составим?

Я сорвался с места, но у Нариман-пойнт развернулся и снова приехал на бульвар.

– Выпить хочешь? – крикнул я Олегу, перекрывая шум мотора.

– С тобой? – недоверчиво уточнил русский.

Я снова доехал до Нариман-Пойнт и вернулся.

– Да, хочу! – сказал Олег.

– Тогда садись, черт возьми!

– А можно я за руль сяду?

– Размечтался! Я свой байк в чужие руки не отдаю.

– Ладно, – сказал он, усаживаясь у меня за спиной и пристраивая гитару сбоку. – Главное, границы вовремя очертить.

– Держись покрепче.

– С кем драться будем?

– Ни с кем.

– А друг с другом?

– Ну-ка слезай!

– Я к тому, что с тобой я драться буду только на трезвую голову, иначе нечестно получится.

– Да пошел ты!

– Русские всегда честно дерутся.

– Еще раз услышу слово «русский», на дорогу столкну.

– Но я же русский!

– Лучше говори – слово на букву «эр».

– Ладно. Мы, люди на букву «эр», вообще понятливые.

По дороге отличное настроение вернулось – ехать с Олегом было приятно. Едва мы поднялись ко мне в номер, как соседняя дверь распахнулась и на пороге появилась Карла, в вечернем платье без рукавов и в высоких кроссовках. Волосы, собранные в тугой узел, скрепляла заколка из рыбьей кости, украшенная кольцом со сверкающим камнем.