Тень горы

Робертс Грегори Дэвид

– Ничего, у меня еще одна есть.

– Да, я видел. Там еще две пары джинсов. У тебя вообще вещей немного. Слушай, а джинсы ты мне не ссудишь? Кстати, ничего, если я их подверну? Мне так больше нравится.

– Да подворачивай, мне без разницы. Заодно улыбку сверни, а то мне спьяну не по себе становится.

– Понял, улыбку сверну. Мы, люди на букву «эр», легко адаптируемся в любой ситуации. А музыка у тебя есть?

– Я писатель, мне без музыки нельзя.

Я подсоединил плеер к старым болливудским колонкам, которые превращали все звуки в шум океана, в песни китов из безвоздушного пространства.

– И система у тебя паршивая, – сказал Олег.

– Критикан ты, –

вздохнул я.

– Да я просто в уме список составляю, хочу тебе что-нибудь получше подарить.

– Что тебе поставить?

– У тебя Clash есть?

Я поставил альбом «Combat Rock», и Олег схватил гитару.

– Переключи на последнюю вещь, я аккорды знаю, – попросил он. – Давай вместе сыграем?

В бомбейском гостиничном номере зазвучала акустическая русско-австралийско-индийская версия «Death is a Star» [83] . Мы повторяли ее много раз, пока не стало выходить более или менее прилично, и развеселились, как дети. Моя гитара покрылась пятнами – кровоточили кулаки, разбитые в драке с Конкэнноном.

83

«Смерть – это звезда» (англ.).

Мы так упились, что больше играть не могли, но нам было все равно. Внезапно в номере возник курьер в рубашке хаки и протянул мне записку.

– Ты откуда взялся? – спросил я, пьяно щурясь.

– Снаружи, сэр.

– А, тогда ладно. Что тебе надо?

– У меня для вас записка, сэр.

– Я записок не люблю.

– Сэр, у меня служба такая – записки передавать.

– А, тогда ладно. Сколько я тебе должен?

Я расплатился и сел на пол, разглядывая записку. Ей не хотелось, чтобы ее читали. Англичане утверждают, что отсутствие новостей – хорошая новость. Немцы говорят, что отсутствие новостей – не плохая новость. Мне больше нравится немецкий подход. Мне всегда почему-то хочется разорвать записку не читая, не важно, от кого она. Иногда я так и делаю. Может быть, в этом мое спасение, а может – проклятие. Однако записку я все-таки прочел, надеясь, что она от Карлы. Записка оказалась от Джорджа Близнеца.

Лин, дружище, мы со Скорпионом отправились в джунгли, на поиски гуру, чтобы он снял проклятие. Навину удалось напасть на след, поэтому завтра мы уезжаем в Карнатаку, на каналы. Надеюсь, все обойдется. Привет, дружище!

Я не понял, что это просьба о помощи. Мне показалось, что от записки веет надеждой. Я швырнул листок на стол, поставил диск с регги, и мы с Олегом пустились в пляс. По-моему, улыбчивый русский танцевал просто так, за компанию, а может быть, и ему хотелось избавиться от негативной энергии. Я вспоминал драку с Конкэнноном и в танце искал отпущения грехов, сожалея о победе над врагом.

Луна, наша одинокая сестра, отфильтровывает боль и жар солнца, возвращает нам его чистый, ясный свет. Мы с Олегом танцевали на балконе, в холодном лунном сиянии, пели, орали и смеялись, смиряясь с нашими деяниями и утратами. Луна милостиво взирала на двух глупцов и заливала нас лучами солнца, отраженными каменным зеркалом в небесах.

Часть 11

Глава 62

Олег переехал ко мне. Он спросил, нельзя ли ему спать у меня на тахте, я сказал – можно, а это значило, что надо купить тахту. Он отправился в магазин вместе со мной, и у него ушло много времени на то, чтобы я выбрал подходящую.

В конце концов остановились на экземпляре, обшитом зеленой кожей, достаточно длинном, чтобы вытянуться в полный рост. Этим Олег по большей части и занимался после того, как тахту доставили.

Когда он не дежурил в агентстве, разыскивая потерявших друг друга влюбленных вместе с Навином и Дидье, то лежал на тахте, сложив руки на груди и рассуждая вслух о чем-нибудь, выуженном в своих бескрайних психологических степях. Туарегу это страшно понравилось бы.

– Ты вроде говорил на днях, что можешь изменить свой сон? – спросил он с тахты спустя неделю после того, как начал работать в агентстве. – Прямо по ходу дела, пока он снится?

– Ну да.

– То есть, когда ты совсем уснул и видишь сон, ты можешь влиять на его ход?

– Да. А ты не можешь?

– Нет. Как и большинство людей, вероятно.

– Скажем так: ночной кошмар – это сон, которым я не могу управлять, а сон – ночной кошмар, которым я управляю.

– Вау. И как ты это делаешь?

– Слушай, Олег, я работаю над рассказом.

– О, прошу прощения, – сказал он. – Работай, я буду нем как рыба. – Его голые ступни на дальнем конце тахты завели танец, сходясь и расходясь.

Я сочинял новый рассказ. Старый, со счастливым концом, я порвал: конец был плохой. Я набросал несколько отрывков об Абдулле с намерением написать пару рассказов о нем. Абдулла мог послужить источником сюжетов-орлов, и каждое из этих крылатых созданий противоречило бы всем другим. Но я так и не написал о нем ничего.

Однако в тот день я почувствовал, что обязан запечатлеть его образ, написать его портрет словами, и работа продвигалась быстро. Фразы расцветали на страницах тетради, как гортензии.

Через несколько лет после того солнечного дня в гостинице «Амритсар» знакомый автор сказал мне, что описывать живого человека – значит пророчить ему несчастье. Но в то время я не знал об этом и упоенно исписывал страницу за страницей об Абдулле, забыв об угрозах и преступлениях, о врагах, маскирующихся улыбкой, о Кавите и Карле и всем остальном мире. Ничто не беспокоило меня, я отдался сочинительству.

– А о чем рассказ? – спросил Олег.

Я отложил ручку:

– О загадочном убийстве.

– И в чем там дело?

– Некий писатель убивает одного типа за то, что тот своими разговорами мешает ему писать. Хочешь знать, в чем самая большая загадка?

Олег спустил ноги с тахты и сел, упершись локтями в колени.

– Люблю истории с загадками, – сказал он.

– Загадка в том, почему писатель не прикончил его раньше.

– Ирония, доходящая до сарказма, – прокомментировал он. – Тебе надо почитать Лермонтова. Кавказ – это сплошной сарказм.

– Да что ты, – сказал я, снова берясь за ручку.

– Ты действительно можешь изменить свой сон?

Я пристроил ручку на локте и прицелился в Олега. Было жаль, что ручка не может превратиться в кадуцей [84] и усыпить его.

– Нет, правда, как это у тебя получается? Было бы здорово, если бы я мог управлять своими снами. Знаешь, у меня бывают сны, которые очень, очень хочется повторить.

Я отложил ручку, закрыл тетрадь, достал две банки холодного пива и бросил одну ему. Откинувшись на стуле, я приподнял свою банку и провозгласил тост:

84

Кадуцей – в древнегреческой и древнеримской мифологии жезл Гермеса/Меркурия, способный примирять и умиротворять.