Тень, ключ и мятное печенье
Шрифт:
Из первого фургона вылезли ещё несколько фигур в чёрном и четверо в штатском, с закрытыми шарфами лицами и в низко надвинутых головных уборах. Бойцы специального подразделения, не дожидаясь приказаний, вошли в паб, и через несколько секунд все его посетители уже лежали у дальней стены лицом в пол и ногами к выходу. Только бармен за стойкой продолжал с равнодушным видом протирать грязной тряпкой пивную кружку, на которой даже при скудном освещении были прекрасно видны многочисленные отпечатки жирных пальцев.
Штатские сняли свою маскировку. Бармен отставил кружку, оперся
– Ну как, помогло лекарство? – поинтересовался он у Шандора.
– Лучше не бывает, – усмехнулся тот.
– Принесли?
– Принесли, – ответил Ла-Киш, кладя перед толстяком бланк с выпиской. Тот мельком взглянул на бумагу и поинтересовался:
– Что это?
– Не грамотный, что ли? – оскалил клыки Вути.
Бармен хмыкнул, взял лист, прочёл его и снова положил на столешницу.
– Хорошая сказка. Неужто сами флики ваяли?
Ла-Киш спокойно поднял свою трость, как игрок в бильярд поднимает свой кий, и одним точным движением запустил отставленную барменом кружку через всю стойку. Пролетев по столешнице, кружка упала на пол и разбилась. Толстяк проводил её взглядом и внимательнее всмотрелся в сюретера.
– С чего мне знать, что это правда? – после нескольких секунд молчания спросил бармен.
– С того, что это правда, – откликнулся Ла-Киш. – Джим, которого ваш «Бык» Джонс ни в какой тюрьме никогда в глаза не видел, давным-давно покоится на дне морском. А бедолага, погибший недавно на стройке, всего лишь однофамилец, у которого оказались те же инициалы, – версию с однофамильцем четвёрка придумала ещё в переулке Старой Собаки, перед тем, как отправиться в Лайонгейт. Все они прекрасно понимали, что Фушара такой выдумкой не обманешь, но не считали нужным сообщать «кирпичникам» лишнюю информацию. В любом случае, как резонно заметил Равири, сведения об ошибке дойдут до нанимателя – или его представителя – а именно это и требовалось.
– Зря вы сюда пришли, – лениво произнёс бармен. – Могли бы просто позвонить.
– Ты передашь вашему нанимателю эту бумагу и вы немедленно вернёте девушку. У вас есть один час.
– А иначе? – ощерился толстяк.
– Знаешь каторжную тюрьму на острове Ро?
– И каким же образом ты меня туда упечёшь? – взгляд бармена стал ещё презрительнее.
– Тебя? На кой ты мне там сдался. Но в тамошних каменоломнях трудится много уважаемых в вашем кругу людей. И не только из «кирпичников». Если через час девушка, живая и здоровая, не будет дома, а эта бумага не будет в руках вашего нанимателя – на острове Ро произойдёт тюремный бунт. При подавлении которого десятка три голов окажутся простреленными. Перечислить поимённо?
– Ну и?
– А потом я позабочусь о том, чтобы каждый из ваших, до самого последнего босяка в этом городе, узнал, что трупы на Ро – результат неправильного поведения «кирпичников». Кстати, там ведь сидят и дракониды, и муримуры. Я человек без расовых предрассудков, так что им тоже достанется. Даже интересно, какая из шаек доберётся до вас первой.
– Ты этого не сделаешь, –
– В самом деле? – Ла-Киш улыбнулся, затем вдруг взмахнул тростью и с хрустом опустил набалдашник на пальцы правой руки, опиравшейся о столешницу. Бармен взвыл и отпрянул назад, поддерживая сломанные пальцы левой рукой.
– Сука! Флик паршивый!
Набалдашник трости вроде бы совсем легонько коснулся носа толстяка, но переносицу тут же пересекла багровая полоса, из которой, заливая лицо бармена, побежали струйки крови. Ла-Киш взял тряпку, которой толстяк протирал кружку, стёр с трости капли крови и снова спокойно посмотрел на бармена. На лице того уже не было прежней снисходительной ухмылки.
– Один час, красавец. Потом пеняйте на себя.
Бойцы «летучей бригады» натягивали на головы задержанных чёрные холщовые мешки и, защёлкнув у них на руках и ногах кандалы, выводили для погрузки в фургоны. Четверо в штатском, снова натянув головные уборы и замотавшись в шарфы, вышли следом.
* * *
Подозреваемый студент-медик уныло плёлся по аллее парка, ссутулив плечи и сунув руки в карманы куртки, и сержанта это вполне устраивало. Он шагал следом за парнем, метрах в пятидесяти. Примерно на таком же расстоянии позади сержанта шёл первый констебль. Второй, посланный наперерез, должен был присоединиться к слежке у ворот парка, и затем двигаться по противоположной от подозреваемого стороне улицы.
Задержать парня было бы сейчас проще простого, но приказ господина сюретера Ла-Киша был предельно ясен: проследить, не выдавая себя, куда именно пойдёт подозреваемый, и немедленно доложить. Если зайдёт в ателье, к портному или швее, а потом выйдет оттуда со свёртком – дать отойти на три квартала, потом задержать и доставить в Канцелярию.
Сержант сосредоточенно сверлил глазами спину парня, а тот всё тащился и тащился, и минуло минут десять, пока, наконец, студент не оказался под аркой парковых ворот. Здесь он посмотрел сначала влево, потом вправо, словно в очередной раз раздумывая, куда идти – и в итоге пошёл прямо, пересекая улицу.
Окрик кэбмена заставил подозреваемого, наконец, прийти в себя и отпрянуть в сторону. Разгорячённая лошадь забила передними копытами, из кэба выглянула перепуганная дама, а кэбмен, продолжая ругаться, замахнулся кнутом, намереваясь хлестнуть невнимательного пешехода. В тот же момент чуть дальше по улице разлилась трель свистка, и констебль в форме поспешил к месту происшествия.
– Что здесь? Ну-ка, прекратите это немедленно! – констебль нахмурился. Кэбмен с недовольным видом опустил кнут, ворча себе под нос. – Вы целы? – обратился постовой к студенту. – Нужно быть внимательнее, когда переходите улицу.
– Да, простите, – закивал тот. – Мне жаль, извините, – это адресовалось уже кэбмену.
– Осторожнее в следующий раз, – констебль отступил в сторону, пропуская парня мимо себя. Подозреваемый шагнул с мостовой на тротуар, и даже успел сделать по нему несколько шагов, когда постовой вдруг снова нахмурился и окликнул студента: