Тень королевы, или Слеза богини

Тихонова Карина

Возможно.

Я повозила руками по столу.

Странно, но на его поверхности царил образцовый порядок. Ничего не перевернуто, ничего не сброшено на пол. Может, потому что на столе лежит очень мало предметов?

Руки нашарили длинную продолговатую папку, и я подтянула ее к себе.

Развязанные тесемочки болтались по обе стороны картонки. Я раскрыла обложку и направила свет фонарика на содержимое.

В папке были собраны рисунки. Карандашные наброски, в основном, портреты. Очень неплохие,

кстати.

Вот и Юля.

Я отложила в сторону ее портрет и полюбовалась на него.

Что ж, у Казицкого был талант. Это не просто любительский рисунок, похожий на оригинал. В лице женщины, изображенной на портрете, художнику удалось удержать ее нрав: мягкий, уступчивый, склонный к компромиссам...

Я убрала портрет Юли на край стола и принялась рассматривать другие рисунки.

Всего здесь было четыре плотных белых листа бумаги. На двух была нарисована Юля в разных ракурсах, еще два...

Нет, это не может быть портретом. Женщина, изображенная на двух других рисунках, походила на героиню какого-нибудь модного светского романа.

Мне почему-то вспомнилась Гайде из «Графа Монте-Кристо».

Помните? Его экзотическая невольница царского происхождения.

Лицо женщины, изображенной на рисунке, было восточного типа. Это несомненно. Глаза, огромные, темные, чуть поднятые у висков, широкие темные брови, почти сросшиеся у переносицы, роскошные черные волосы...

А царское происхождение мне припомнилось, вероятно, потому, что волосы женщины плотно обхватывал венец, похожий на корону.

Надо лбом поднимался широкий трезубец, в центре которого сиял какой-то драгоценный камень. Два лепестка по обе стороны от центрального зубца тоже были украшены драгоценными камнями, но их Казицкий почему-то заштриховал. От этого камни казались непрозрачными, матовыми и были похожи друг на друга формой и размерами.

Я поднесла рисунок близко к глазам.

Да, несомненно, на голове женщины сиял царский венец. И выражение лица у нее гордое, своенравное... Не похоже, чтобы такая женщина могла кому-то подчиняться. Скорее, подчинялись ей.

Красивое лицо. Только очень уж решительное. Почти мужеподобное.

Я присмотрелась к камню, находящемуся в центре венца. Он не был заштрихован, как два других. И форма камня странная: грушевидная, заостренная кверху, расширенная книзу.

И еще от этого камня исходило сияние. Казицкий нарисовал прямые лучи, расходящиеся в разные стороны.

Бриллиант?

Неужели драгоценность, которую собирался продать мой покойный сосед, была царским венцом?!

Тут я вспомнила, как убийца обшаривал карманы Казицкого, и решительно покачала головой.

Нет. Такую вещь в карман не спрячешь.

Я еще раз внимательно посмотрела на рисунок. Не знаю почему, но я была уверена, что Казицкий нарисовал эту женщину

не просто так. И еще этот венец в волосах...

Тут мой слух, обострившийся от страха, уловил вдалеке какой-то слабый звук.

Я поднялась со стула, выключила фонарик и замерла.

Так и есть. Кто-то открывал входную дверь, а слабый скрежет издавал верхний замок, который я не заперла. Видимо тот, кто был за дверью, безуспешно пытался провернуть его вправо.

Боже!

Уже в который раз за последние полторы недели у меня зашевелились волосы на голове. В панике я завертелась на месте. Куда бежать? Куда?! Куда?!!

Нужно спрятаться. Под диван. Нет, под диван нельзя. Не выберешься из-под него в случае опасности.

Куда?

То, что входная дверь открылась, я поняла по слабому сквозняку, долетевшему из коридора.

И мне не осталось ничего другого, как залезть с ногами на подоконник и прижаться спиной к боковому проему окна. Занавески в комнате плотные, авось...

Додумать я не успела, потому, что в соседней комнате послышались осторожные шаги. Кто-то на цыпочках крался по квартире моего покойного соседа.

И этот «кто-то» был тяжелым и, видимо, высоким мужчиной.

Почему я так подумала?

Трудно объяснить. Попробуйте поставить себя на мое место. Ночью, одна, в квартире убитого человека, да еще в компании второго незваного гостя!

Все мои чувства и ощущения обострились до предела. Организм превратился в точнейший детектор, в аналитический аппарат, не имеющий права на ошибку. Потому что от этого зависела моя жизнь.

Итак, слух донес до меня осторожные шаги. Но, как ни старался человек ступать бесшумно, у него это не получалось. Значит, он был тяжелым.

Если он был тяжелым, логично предположить, что он был высоким. Нет, конечно, есть люди маленькие и грузные, но я вспомнила того высокого мужчину, которого видела на крыльце института, в котором работал Казицкий.

Случайно что ли он за мной тогда следил?

Он явно имеет какое-то отношение к этой истории. Вот только какое? Он разговаривал со мной весьма по-хамски. Помнится, второй собеседник его даже укорил: «Ну, зачем ты так, Алик...»

Я чуть не вскрикнула.

Алик!

А записка Казицкого, которую я выучила наизусть и сожгла, была написана на половинке блокнотного листа с буквой «а» наверху!

Алик!

Мужчина вошел в комнату, где я пряталась. Я отчетливо слышала его дыхание. Он перемещался уверенно, как человек, бывавший в доме. Что, если он подойдет к окну?

Я с тоской посмотрела вниз. Нет, не выпрыгнешь... Седьмой этаж.

Мужчина между тем переместился к письменному столу, который стоял слева от окна. Уселся на стул и включил настольную лампу.