Тень королевы, или Слеза богини
Шрифт:
Пока не было.
Еще одно свидетельство о смерти. Помечено оно было 1898 годом и сообщало о смерти Северины-Эвелины Казицкой, в девичестве Ржевусской. Причина смерти — двусторонняя пневмония.
Вот оно, значит, как. В возрасте сорока восьми лет Ян Казицкий остался богатым преуспевающим вдовцом, к тому же не обремененным детьми. Представляю, какая охота началась на завидного жениха!
И Казицкий проходил холостяком совсем недолго. Ровно через год после смерти жены он сочетался браком с Лиреттой Пшекрувской, девицей двадцати лет отроду.
Не знаю, какие соображения заставили двадцатилетнюю девицу Лиретту выйти замуж за человека, годившегося ей в отцы. Возможно,
Как бы то ни было, но молодая жена честно исполнила свой супружеский долг.
Метрика 1900 года сообщала о рождении Владислава Казицкого, сына Яна и Лиретты Казицких.
То есть в 1900 году родился дед моего убитого соседа.
Я держала в руках копии старых документов и впервые в жизни ощущала то, что называется «связью времен». Берега разных столетий, оказывается, скрепляются мостами человеческих жизней. Я не помню, в каком году родился мой дед. Но он был ненамного моложе деда моего убитого соседа. А их отцы застали времена, когда женщины носили длинные платья со множеством пышных накрахмаленных юбок, вздыхали по идиллическим временам патриархального рабства, отмененного указом 1861 года, дрались на дуэлях, выписывали «Котидьен де Пари...»
Кстати, оплаченный счет за годовую подписку этого журнала я нашла среди деловых бумаг Яна Казицкого.
Скажу честно, мне было немного страшно. Словно высветилась в волшебном шаре ясная и отчетливая картинка из прошлой жизни, которую сейчас вспоминают с такой ностальгией. Я только теперь отчетливо поняла, что такое двести лет. Это всего-навсего срок жизни трех поколений: деда, отца и внука.
Запахло воздухом прошедшего времени. Запахом выветрившихся духов.
Впрочем, события после 1917 года покатились более привычным и разрушительным снежным комом.
Революция. Бесконечная смена власти на Украине. Полная неопределенность будущего. Абсолютное обесценивание денег. Лозунги. Манифесты и воззвания всевозможных спасителей Отечества. В том числе однодневных.
Мародерство.
Не знаю, как Ян Казицкий устроил свои дела в новом двадцатом столетии. Предчувствовал ли он крушение своего привычного мира или уже утратил прежнюю звериную интуицию и события начала века застали его врасплох? Передал ли он дела в руки сына или держал их под собственным присмотром?
Не знаю. Никаких документов, проливающих свет на эти вопросы, мне найти не удалось.
Зато я нашла письмо Лиретты Казицкой, написанное ею в 191-9 году из Киева в Варшаву. В этом городе жила сестра Лиретты, вышедшая замуж за артиста варшавского оперного театра.
«Милая Эва! Я не знаю, что будет со мной дальше, не знаю, как и зачем мне жить. Вчера эти распоясавшиеся воры убили моего мужа. Если до вас докатились слухи о том, что происходит в Киеве, то вы должны знать, что не осталось ни одного приличного дома, который не был бы ограблен. Или, как они это называют, подвергнут конфискации. Вчера ночью они пришли к нам. Ян взял ружье и крикнул, что выстрелит в любого бандита, который переступит порог нашего дома. Они взломали дверь и пристрелили Яна. Пристрелили так просто, словно он был бродячим взбесившимся псом, убить которого — благо. Меня спрятала наша кухарка.
Не знаю, что будет со мной, но умоляю тебя: не отпускай Владислава домой! Боже мой, я пишу и не представляю, как переправить тебе это письмо! Почта не работает, вокруг хаос, анархия и беззаконие. Не знаю, за какие грехи господь наказал отцов, но умоляю
Выходит, во время смуты и гражданской войны, сын Яна Казицкого был в Польше. Как он туда попал и когда вернулся назад в Россию, я не знаю. На этом история семьи Казицких, собранная в документах, обрывалась.
Но самое интересное я оставила напоследок.
Как я уже говорила, сохранилась обширная деловая переписка Яна Казицкого с посредниками, торгующими драгоценностями. И среди этих писем меня заинтриговало послание одного итальянского ювелира, отправленное Казицкому в 1899 году.
«Должен признать, сеньор мой, что вы выиграли спор. Я считал эту вещь не просто утерянной, а мифической. Однако остается только признать, что ни одна легенда не возникает без весомых на то оснований. Вы были правы, сеньор, она существует. Человек, которому она досталась в наследство, сильно обнищал. Однако он не желает продавать реликвию ни за какие деньги. Больше того. Мне пока не удалось ее осмотреть с той тщательностью, которой требуют обстоятельства. Владелец показал мне ее, не поднимая хрустальной витрины, под которой пребывает сей Артефакт. Владелец поклялся, что как бы ни властвовал над ним рок, этот предмет никогда не покинет его дом. «Никакими деньгами, — сказал он, — невозможно измерить высоту, с которой оказался низвергнутым мой род. Род, восходящий к императору Аврелиану». При сих величественных словах он принял не менее величественную позу, в которой изображен его благородный предок. Впрочем, подождем, сеньор, подождем. Владелец интересующей вас вещи еще не успел проесть деньги, полученные от продажи Рафаэля. Мне помнится, что те же самые великолепные слова он произносил относительно его божественной Мадонны, которую недавно продал очень выгодно при моем скромном посредничестве. Увы! Дух древних римлян давно переместился из сердец наследников в их объемные желудки!».
Итак, вот оно, первое упоминание об Артефакте! Ювелир, очевидно, сознательно избегал называть вещь своим именем. Ясно одно: это была драгоценность, которую Казицкий хотел получить для своей коллекции, и это была драгоценность, ставшая легендой.
Я отложила первое письмо итальянского коллеги Казицкого и взялась за второе, пришедшее из Рима полгода спустя.
«Что ж, сеньор мой, вода точит камень, как говорят в вашей превосходной стране. Наследник «доел» Рафаэля, а больше есть ему нечего. Одно время он всерьез намеревался найти себе богатую невесту из неродовитого купеческого сословия. Было сделано несколько попыток, но ни одна из них не увенчалась успехом. Рим слишком старый город, чтобы не помнить об эфемерности знатных имен и незыблемости золота. Честь, которую собирался оказать нашему сословию столь знатный господин, осталась невостребованной. Я думаю, что стоит подождать совсем немного, и величественные жесты, кои он так любит, останутся в величественной истории его рода. В самом деле, предкам этого господина они пристали куда больше, чем ему. Все вырождается в этом мире, сеньор мой, все переходит в свою противоположность, и самое доброе вино через тысячелетие становится уксусом!».
Итак, человек, которому принадлежала драгоценность, происходил из древнего патрицианского рода. Что же могло храниться в его роду как величайшее сокровище, продавать которое он отказывался до самого конца?
Я вздохнула, снова ощущая собственное убожество. Возможно, человеку образованному и грамотному хватило бы этих двух писем, чтобы выстроить десяток гипотез.
У меня не было ни одной.
«Она». Итальянский ювелир называл эту вещь словом «она».
Я потерла занывший висок и взялась за третье письмо.