Тень Люциферова крыла (Посланник)

Головачев Василий

Тень Люциферова крыла (Посланник)

Василий ГОЛОВАЧЕВ

ТЕНЬ ЛЮЦИФЕРОВА КРЫЛА

(ПОСЛАННИК)

Двадцатый век... еще бездомней,

Еще страшнее жизни мгла.

(Еще чернее и огромней

Тень Люциферова крыла.)

А. Блок

Мир - бездна бездн!

И. Бунин

Никита всей грудью вдохнул прохладный вечерний воздух: самый длинный июньский день закончился, прошел дождь, смыв жару и духоту, и парк был напоен ароматами цветов и трав.

– Вздыхаешь так, будто потерял что, - заметил спутник,

головой едва доставая Никите до подбородка.
– Или устал? Но танцевал ты сегодня блестяще! Я бы даже сказал - на пределе. Конечно, я не эстет, но, по-моему, такой танец требует не только мастерства, но высочайшей культуры движения, исключительной пластики и координации. Ты поразил всех, в том числе и меня. Уж не прощался ли с группой?

Никита искоса глянул на товарища, освещенного рассеянным светом недалекого фонаря. Тоява Такэда, Толя - как его звали всё от мала до велика. Тридцать два года, отец японец, мать русская. От отца нос пуговкой, раскосые глаза-щелочки, черные блестящие волосы, невозмутимость и сдержанность, от матери большие губы, широкие скулы и застенчивость, несколько странная для мужчины и бойца. Инженер-электронщик, кандидат технических наук. "Черный пояс" айки-дзюцу. Коллекционер старинного холодного оружия и философских трактатов древности. И рядом Никита Сухов, Ник или Кит, или просто Сухов - акробат, гимнаст, танцор-солист в труппе шоу-балета. М-да...

Никита вспомнил, как они познакомились.

Раз в неделю, по субботам, он ходил вместе с приятелем в банюсауну на Кривоколенном. На этот раз приятель - сосед по лестничной клетке - уехал в командировку, и Сухову пришлось идти одному. Банщик, сориентировавшись, впустил кого-то из своих знакомых, и этим знакомым оказался Тоява Оямович Такэда.

Когда Никита, дважды пройдя сухую и мокрую парилки, блаженствовал в бассейне, к нему по бордюру подошел невысокий, по сравнению с акробатом, тонкий, худощавый, но весь перевитый мышцами-канатами, молодой японец, в котором явно текла и европейская кровь.

– Извините, - вежливо сказал он, опускаясь на корточки.
– Меня зовут Толя.
– По-русски он говорил без акцента.
– А вас?

– Сухов.
– Никита приоткрыл глаза, стоя в воде по грудь.
– Фамилие такое. По паспорту я Никита Будимирович. Правда, все привыкли звать меня просто Сухов.

Новоявленный знакомец тихо рассмеялся.

– Да и меня в общем-то зовут иначе: Тоява Такэда. Толя - это уже русифицированный вариант. Я вас видел здесь дважды, но разглядел одну деталь только сейчас.

– Какую?
– Сил у Никиты хватало только на краткие реплики.

Толя коснулся пальцем плеча Никиты: там красовались рядом четыре родинки, каждая из которых напоминала цифру "семь".

– Divini nurneri.

– Что?

– С латыни - священные числа. Дело в том, что я немного увлекаюсь эзотеризмом и математикой Пифагора, а он об этих числах написал целый трактат.

– Ну и что?

Японец протянул руку вперед, и Никита увидел на предплечье три таких же, как у него, родинки, но похожие на цифру "восемь".

– Три восьмерки -

это по Пифагору знак великого долга, - продолжал Толя мягко.
– А ващи четыре семерки - знак ангела. Люди с таким знаком умирают в младенчестве, а если живут, то им постоянно угрожает опасность.

С Никиты слетела дрема, парень его заинтересовал.

– Насчет ангела я с вами согласен, мама говорила мне то же самое. А вот насчет опасности... Вы что же, всерьез в это верите? В мистику?

– В мистику - нет, в магию цифр - да...

Так они познакомились год назад и стали друзьями, хотя Толя был старше Никиты на шесть лет. По имени он его, как и приятели в театре, также звал редко, чаще - меченый или Сухов. А иногда, в зависимости от своего отношения к поступку Сухова, делил его имя, называя то Ником, если был доволен им, то Китом, если считал неправым...

Такэда понял-взгляд товарища по-своему:

– Ты сегодня какой-то странный, Никки. Хочешь, познакомлю с красивой девушкой?

Никита покачал головой.

– По христианским представлениям женщина - источник соблазна и греха. У нас в группе их двадцать, так что с меня греха вполне достаточно.

– Знаю я, как ты грешишь, точно - ангел, недаром четыре семерки на плече носишь. Вина не пьешь, мяса не ешь, с женщинами не спишь. Или я не в курсе? Вот первый мой учитель по айкидо - тот знал толк в пяти "ма".

– Пять "ма"? Напомни.

– Объекты почитания в тантризме: мадая - вино, манса - мясо, матсья рыба...

– Вспомнил: мадра - жареная пшеница, так? И майтхуна - это... м-м...

– Оно самое, с женщинами. Ладно, если можешь обойтись - обходись, это хороший принцип. Но я бы тебе все-таки посоветовал заняться айкидо. Или кунгфу.

– Зачем? Драться я ни с кем не собираюсь.

– Айкидо - не умение драться, это прежде всего философия, отношение к жизни, к себе, к самосовершенствованию. Это искусство и наука, а главное культура бытия.

– Завел сказку про белого бычка. На протяжении всей своей истории человечество почему-то обожествляло бой, хотя акробатика, гимнастика и балет требуют лучшей координации и более высокой культуры движения.

Такэда погрустнел.

– Тут я с тобой согласен. Однако именно поэтому тебе и стоило бы заняться кэмпо, база у тебя отличная. Как ты сегодня танцевал!

Долго тренировался?.

– Долго.
– Никита снова прокрутил в памяти только что прошедший вечер, да и тело еще не отошло, и сладко ныли натруженные мышцы.

В балетную труппу Коренева он попал после окончания Смирновского танц-хореографического, занимаясь одновременно гимнастикой и акробатикой в сборной команде России, имея степень мастера международного класса. Случались, конечно, накладки, когда тренировки в сборной совпадали с репетициями в балете, однако Никите как-то удавалось творить компромиссы, то есть тренироваться и работать в полную силу в течение двух лет. В отличие от друзей он не любил ходить в ночные клубы, хотя и бывал в Олимпийском, но удовольствие он получал по иным каналам.