Тень на каменной скамейке

Грипе Мария

Однажды, когда Надя и Эдвин одновременно пришли из школы, Надя обманом заставила его позвонить в дверь парадного входа. Но, услышав звонок, Эдвин так перепугался, что пустился наутек. Наде с трудом удалось поймать его и уговорить войти. Потом он весь обед икал. Нельзя, чтобы от тебя было столько шума, – это до добра не доведет!

С возвращением маленького Эдвина Свея стала другим человеком. Просто удивительно! Она враз переменилась, стала добрее, спокойнее. Человечнее, попросту говоря. Я даже начала забывать, какой она бывала раньше. Сейчас

она мне очень нравилась.

Неожиданно в ее характере раскрылись совершенно новые стороны. Даже по отношению к Каролине. Хотя Каролина была далеко не из тех, кто подлаживается под окружающих. В особенности теперь, когда она вбила себе в голову, что должна пробудить в Свее политическое сознание. Иногда Каролина могла быть довольно настырной, как говорила экономка, но Свею это больше не трогало, она ни на что не обижалась, готова была даже пойти на некоторые уступки и в чем-то согласиться с Каролиной. Конечно, в определенных пределах, но все же!

В доме стало гораздо легче дышать. Жизнь сразу сделалась намного радостнее. Верилось, что все в конце концов образуется. Вот как много значила для нас Свея! Все мы, в большей или меньшей степени, зависели от ее настроения. Вообще-то это даже пугало. Интересно, насколько сама она осознавала свою власть?

Как назло, в это самое время раздался новый анонимный звонок. Звонила та же женщина. Мама рассказала мне, о чем шла речь.

Доброжелательнице стало известно, что Каролина все еще работает у нас, и она считала, что с маминой стороны это было самопожертвованием: она, конечно, не хотела вмешиваться, но все же полагала, что ее долг – поставить маму в известность о некоторых деталях. Но мама, вероятно, и сама уже заметила, как обстоит дело.

А дело все в том, что весной у Каролины начинались «странности». Рассудок изменял ей. Естественно, ужасно жалко девушку, но именно поэтому для ее же собственной пользы важно, чтобы она получила должное лечение. Есть клиники, куда принимают страдающих подобными заболеваниями. Нужен только документ, удостоверяющий, что девушка нуждается в лечении, а его совсем нетрудно получить. Мама должна понимать, что, взяв в дом такого человека, она берет на себя определенную ответственность. Так или иначе, маме не мешает знать все это на тот случай, если с Каролиной начнут происходить странные вещи.

Вот почему она решила, что должна позвонить, сказала в заключение женщина и повесила трубку. Как и в прошлый раз, мама так и не смогла вставить ни слова. Как и в прошлый раз, женщина тараторила без остановки, будто читала заученное наизусть. Все это было так неприятно, что мама словно оцепенела. Ей не следовало слушать, нужно было сразу положить трубку, как только она поняла, о чем речь. Но ее будто парализовало, и она еще долго стояла с трубкой в руке. На этот раз все было намного хуже.

Нельзя же оставлять без внимания намеки на чье-то сумасшествие – а ведь именно это имелось в виду.

А что, если в довершении всего эти намеки небезосновательны?

Не

то чтобы мама поверила, и не то чтобы в поведении Каролины что-то свидетельствовало о помешательстве… Но, собственно говоря, так ли хорошо мы ее знаем? Речь ведь идет о болезни, проявляющейся весной, то есть сейчас.

Не была ли Каролина несколько странной в последнее время? Ее внезапные нападки на Свею… Заигрывания с Роландом… И ведь действительно, она немного авантюристка. Вспомнить историю с похищением маленького Эдвина!

Возможно, это не просто детская непосредственность, как нам казалось? Что если это были первые симптомы серьезного заболевания?

Мама попыталась поговорить с папой, но он не желал слушать. В последнее время ему хорошо работалось, и он не хотел, чтобы его беспокоили теперь, когда работа наконец-то двинулась. «Я же сказал, нечего нам обращать внимание на анонимные звонки! Больше не желаю об этом слышать! Кто-то имеет зуб на Каролину и хочет таким образом отомстить. Совершенно не о чем беспокоиться!»

Я была с ним согласна. Я ни секунды не верила в то, что рассудок Каролины не в порядке. Но было ужасно неприятно думать, что кто-то ни много ни мало хотел объявить ее сумасшедшей – ведь в этом состояла цель звонка.

Следовало бы обо всем рассказать Каролине!

Но сейчас подступиться к ней никак не удавалось. Насколько открытой и мягкой была она во время болезни, настолько же неприступной стала сейчас. Я чувствовала себя с ней неуверенно. Может быть, она сожалеет о том доверии, которое мы когда-то испытывали друг к другу? Так или иначе, говорить с ней сейчас невозможно. Разговор пришлось отложить.

На всякий случай мама позвонила бабушке и спросила, известно ли ей что-нибудь о весенних странностях Каролины. Но бабушка, как и папа, предположила, что кто-то хочет насолить Каролине, не более того. Скорее, звонившая сама была не совсем в своем уме. Кроме того, бабушка знала родителей Каролины, и оба они были абсолютно нормальными людьми. Это известие успокоило маму, но ее настороженность по отношению к Каролине не исчезла.

Примерно в то же время я снова столкнулась с братом Каролины. Я почти забыла о его существовании, не видела его с зимы и думала, что он, наверное, уехал из города.

Это было в последний день апреля, на празднике встречи весны. Я гуляла с подругой, мы смотрели на костры, слушали речи, посвященные наступлению мая, и весенние песни. Потом медленно прогуливались вдоль речки. В воздухе стояла прохлада, и сильно пахло кострами и весной. Весь склон был сине-желтый от анемонов и чистотела. Мы остановились нарвать немного цветов.

На мне были новые ботинки на небольшом каблуке, блестящие и красивые. Их следовало носить аккуратно. Но там, где мы шли, было трудно сохранить устойчивость – склон так круто уходил вниз, что я то и дело оступалась и спотыкалась. Со стороны это наверняка выглядело забавно, меня разбирал смех, и я оступалась все чаще.