Тень на каменной скамейке

Грипе Мария

Неудивительно, что Каролина его не видела. Свея призадумалась. Каролину наказали безвинно. Непомерно строго наказали. Свее было над чем подумать, и невеселые это были мысли.

Мама решила позвонить бабушке и попросить ее как можно скорее подыскать нам новую горничную. Но Свея решительно выступила против этого. Не нужны ей новые вертихвостки в доме, без них обойдемся. Но как же Свея одна справится с хозяйством? Ведь ей нужна помощь? Иначе она надорвется. Нет, не нужно ей никакой помощи. Свея – человек старой закалки, из тех, что приучены к труду. Она предпочитает работать одна, чем тратить

время на обучение упрямых девчонок, которые потом задирают нос и теряют всякий стыд.

Свее хотелось теперь быть великомученицей. По-моему, так она себя наказывала. Видимо, до нее дошло, что именно она, Свея, была непосредственной причиной бегства Каролины, только не хотела в этом признаться. Взамен старалась сделать свою жизнь невыносимой. А это, в свою очередь, доставляло страдания маме. Необходимость одной вести хозяйство, следить за таким большим домом, как наш, подразумевала, что у Свеи почти не будет времени для отдыха. Как она выдержит? Мама очень волновалась. А Свея бродила по дому живым воплощением мужества и жертвенности.

Но то ли старые ноги отказывались ей подчиняться, то ли старое сердце пошаливало – вечно что-то оставалось недоделанным. И все же, сопровождаемая испуганными мамиными взглядами, Свея не сдавалась.

Мы, дети, еще надеялись, что Каролина вернется, и поэтому затея с новой горничной нам тоже была не по душе.

Мама попросила папу попытаться урезонить Свею. Она надеялась, что его Свея скорее послушает. Но папа сказал: пусть Свея пеняет на себя, пусть винит свое упрямство, а он палец о палец не ударит, чтобы ее переубедить.

Кто знает, может быть, в душе папа тоже надеялся на возвращение Каролины? Она прожила в нашем доме почти полгода. За это время ее яркая индивидуальность навсегда вытеснила из нашей памяти воспоминания обо всех бывших горничных и Каролина стала единственной и неповторимой.

Никто из нас уже не хотел, чтобы на ее месте появилось покорное, беззащитное, безропотное существо.

Иногда мне вдруг в голову приходила мысль, что и Свея, должно быть, чувствует то же, хотя и не осознает этого. Помимо всего, Каролина была способной и умелой работницей. Этого даже Свея не могла отрицать. Сейчас, когда Каролина ушла, стало заметно, как много она делала. Особенно в саду – ведь в садоводстве экономка была несильна. Конечно, к нам временами приходил садовник, но каждодневная забота о растениях лежала на Каролине. И сад никогда не был таким красивым и ухоженным, как в эти полгода. А теперь приближалось лето. Как бы пригодилось сейчас ее умение!

Даже если Свея и Каролина иногда пререкались по пустякам, все равно им не раз было весело работать вместе. Кстати, может быть, именно благодаря ссорам. Они будто жар в печи раздували, вырвалось как-то у Свеи. Что там говорить, ей наверняка было приятно хоть раз получить в помощники равного по мастерству и умению.

И ни от каких болячек Свея не страдала, пока Каролина жила у нас! Все это время она была необычайно здоровой и сильной. И не одно лишь физическое перенапряжение привело к тому, что у нее вдруг разболелись и спина, и ноги, и сердце. В неменьшей степени ее недомогания зависели оттого, что работать ей стало неинтересно.

Каролина оказывала на Свею возбуждающее воздействие. В этом не

было никакого сомнения. Так что – кто знает? – может быть, самая главная причина столь яростного сопротивления Свеи появлению в доме новой горничной состояла в том, что, вопреки всему, в глубине души Свея тоже хотела, чтобы Каролина вернулась. Неосознанно, конечно. Вслух же она, наоборот, использовала Каролину в качестве отрицательного примера.

Нет, нелегко было сейчас Свее. А еще она так беспокоилась за малыша Эдвина. У него снова был жар, кашель усилился. Доктор взял у него анализы, подозревая серьезное заболевание. И его опасения подтвердились. У маленького Эдвина был туберкулез.

Свея давно это подозревала, но гнала от себя страшную мысль. Она верила, что все можно вылечить правильным питанием. Ешь как следует и будешь здоров душой и телом, полагала она. Эдвин с самого начала был истощенным ребенком. И Свея надеялась, что все еще можно наверстать, но это оказалось непоправимо.

Шел разговор о том, что Эдвина нужно бы отправить в санаторий, и папа предложил оплатить лечение, но Флора отказалась отпустить сына от себя. Она никому не доверяла.

К Флоре приходили из диспансера, дезинфицировали дом. Хватит с меня и этого, заявила Флора. Врачи хотели позаботиться о других малышах, чтобы они не заразились, но и на это она не пошла. Упряма была, как осел. И во всем винила школу. Сделай Флора по-своему, с ее сыном никогда не стряслось бы такого несчастья. Она пыталась уберечь Эдвина от школы. И горько жалела теперь, что не настояла на своем.

Говорить с ней было бесполезно. Она твердила одно и то же. Сама она всю жизнь прожила без школ и санаториев. Все это для богатых, а не для ее бедных деток. Эдвин так и не поехал в санаторий.

Врачи из диспансера внимательно следили за ним. Им было известно, что с гигиеной в доме дела обстоят хуже некуда, и наконец удалось уговорить Флору два раза в неделю пускать в дом уборщицу. Но Флора, которая всю жизнь убирала чужие дома и считала, что знает все лучше всех, постоянно с ней ругалась.

Свею она, как и раньше, на порог не пускала. Свея ничем не могла помочь маленькому Эдвину, и это вконец сломило ее. Да, экономка бывала властолюбивой и непримиримой, но никто не сомневался, что она сильно привязалась к Эдвину. Она искренне горевала и беспокоилась о судьбе малыша, и нам было ее жалко.

Однажды я случайно зашла на кухню. Свея стояла посредине. Обычно полная сил, она как будто съежилась. Когда она взглянула на меня, выражение лица у нее было растерянное, словно ее застали врасплох, она уставилась на меня грустными глазами и проговорила, словно оправдываясь: – Вот, стою и смотрю…

– Я вижу, – ответила я и засмеялась, но она не отозвалась. Она обвела кухню беспомощным движением руки и сказала, что ей одиноко теперь в этой большой кухне.

– Вот тут он сидел! – Она положила руку на стул у кухонного стола, где обычно сидел за обедом Эдвин. И так и стояла, склонившись над столом и задумавшись, забыв, что я стою рядом, говорила сама с собой долго и монотонно.

Как быстро все изменилось. Всего недели две назад наш дом был полон жизни и движения, а теперь все застыло и никто больше не радуется.