Тень одиночества
Шрифт:
Ефросинья растрепанная, но все-таки хорошо одетая, в вязаной кофточке поверх шелкового платья, в туфлях лодочка, с Петенькой на руках, на вид ему 2 года. Малыш одет в вязаный свитерок, на ногах чулки, что нелепо виднеются из – под коротких шорт. Он постоянно громко плачет, ладошкой по щекам размазывает слезы.
Она бегает по перрону в слезах, явно кого-то ищет, но так и не находит, со стороны похожа на безумную.
Поезд набирает скорость…
Ефросинья безудержно плачет, стараясь перекричать, плачь сына, глядя на удаляющиеся вдаль теплушки, кричит: «Васенька! Я с сыном нашим прибежала.
Стоящие люди у столба с репродуктором с пониманием, сочувственно кивают.
Один из прохожих хлопком по плечу сопереживает. Другой с болью смотрит, третий крутит пальцем у виска.
…Генрих сквозь слои памяти, слышит, плачь ребенка. Он открыл глаза и увидел, что в салоне самолета по-прежнему плачет малыш. Тяжело вздохнув, он, пришел к одной мысли, что самое страшное всегда проходит и остается навсегда в прошлом и что не надо бояться жить. Ведь пережив войну, люди стали добрее друг к другу. Так ему говорил при жизни дед, и именно тот назвал его Генрихом, чтобы построить новый мост в отношениях с немцами. Новое поколение не должно страдать и помнить зло, чтобы не становиться злыми. Надо уметь прощать, но все, же не забывать прошлое, как историю предков…
Он невольно задает себе вопрос: «Простил, ли он своей бывшей?» Ведь столько лет она ему трепала нервы. А ведь все начиналось, как у людей…
…Встреча с Люськой. Предложение руки и сердца. Мечты о будущем.
Свадьба. Счастье, что было столь мимолетным. Его разбил вдребезги, приход бывшего ее парня, Лёшки, что явился на свадьбу с букетом цветов и с шампанским в руках. Как-то, по-идиотски стараясь напомнить о себе навязчивыми комплиментами, липкими страстными поцелуями. На что, он, Генрих, смотрел сквозь пальцы, если б только тот, не решил омрачить светлое событие в их жизни настоящей трагедией. Тот довел Люську до слез, и та металась между двумя огнями. И она не нашла ничего лучшего, как выйти из игры, закрывшись в туалетной комнате, вскрыть вену.
Он, Генрих, словно почувствовал беду, побежал в поиске в туалетную комнату, где ее и обнаружил, сидящую на полу в луже крови. Он перевязал носовым платком рану, перетянув галстуком. Свадьба закончилась с сигналом сирены «скорой помощи».
Люська через месяц подала на развод. Получив, все же не съехала с квартиры Генриха, говоря, что это сделать не будет проблем. Пока она не поставила штамп о разводе в паспорт – ещё его жена. По-барски кинула вслух, что дает ему шанс сделать ее счастливой. И так все последующие годы мытарств, живя рядом с ней. Она им, Генрихом, манипулировала, как хотела, если что было не по ее, терроризировала вскрыть вены.
В издательстве все над ним подшучивали. Живя в неопределенности, он ходил серый, угрюмый, стал посмешищем коллег, каждый сопляк, мог отпустить шутку в его адрес, что приходила или звонила «бывшая».
Шеф в открытую сказал, что уже нашел бы кого-нибудь, раз, уж для него – Люська такая стерва! Да и не пил бы на ночь, за версту несет. Тот откровенно сказал на летучке, что Генрих стоит под угрозой увольнения.
После чего, он пришел домой в дупель пьяный, и они окончательно поссорились
Последующие часы, дни были испытанием. Он был ужасно одинок, ему не хватало даже тех избитых ссор с Люськой. В редакции, уже не подсмеивались, видя его трагедию. Шеф, чтобы того отвлечь, дал задание написать серьезную статью, в его понятии, это Генриха должно встряхнуть …
ГОД НАЗАД
… Он у компьютера, пишет: «Встреча невозможна!» На экране ответ: «Я подожду!» Он улыбается, пишет: «Я в командировке». Ответ: «Я подожду». Тут, же написав ей, ответно «о, кей», он выключает комп, выбегает из двери квартиры.
…После его ответа, столь оптимистичного, Ирина продолжала сидеть, раскручиваясь в кресле, как ей казалось, она встретила, вдруг, родственную душу. И ей, как никогда хотелось его увидеть, ощущать теплоту глаз и даже рук, Ирине так хотелось близости…
…В командировке он, Генрих, собирает материал для своей новой статьи, но мысли только о ней, о незнакомке. Единственно, что отвлекает легкий флирт с сотрудницей в совместной командировке.
Вот, уже, как месяц он не выходил на сайт. По приезду домой, стремглав летит к компу, включает, выходит на сайт. Писем не было.
Наверно в командировке произошла переоценка ценностей и ему, как никогда, захотелось о ней знать всё, буквально до мельчайших подробностей. И пусть, их связь будет пока платоническая, в ее глазах с фото, он считывает порядочность, их диалог должен состояться искренним. Между ними есть невидимая тонкая нить, что держит в контакте, ощущается внутренняя потребность в общении, именно с этим человеком, которому хотелось бы открыться, на равных, принять откровение и от него. Интернет-связь душ, их откровений – слова, слова, оставившие себя в этом пространстве – единения душ и умов, что тревожат воображение.
Пусть, не столь близкое, но все, же знакомство произошло. И те минуты мимолетного счастья присутствовали. Каждая встреча, разговор о многом и не, о чем, вносили штрихи свиданий между мужчиной и женщиной.
Он и Ирина, словно были соседями, а о соседях хочется знать, значительно больше, нежели о ком либо. Где-то, как-то, Генрих ощутил, что его гложет под ложечкой, далеко не праздное любопытство, а родство душ. Там в командировке он успел себя истощить вне подпитки – добрых слов из теплых писем Ирины, он просто – напросто соскучился.
Движимый, просто проверить ее последний визит на сайте, Генрих выходит на страницу той, на бегущей строке написано: «Я болею».
Он неделю пребывает в душевных терзаниях.
Вновь выходит на сайт, смотрит Иринину страничку, раздел «Форум», читает переписку, находит, что один из ее друзей – частый гость на ее странице, что говорит об их близкой дружбе. Генрих не раздумывая, выходит на выделенного им, друга. Это Гоша. Генрих спрашивает у него о ней, об Ирине.
Тот говорит, что Ирина не с кем не хочет иметь серьезных отношений, поэтому написала, что в гражданском браке. Она лечится по-женски, что часто дает знать о себе – депрессией, подавленностью, нежеланием жить, так как считает, что никому не нужна.