Тень пустоты

Катлас Эдуард

Где-то в глубине джунглей, и не только на поверхности, но и наверху, высоко в кронах, развертывались драмы, хищники загоняли своих жертв, а жертвы убегали, отбивались, как могли.

Но ко мне, к свету огня, никто из них не приближался.

Я подкинул еще ветку в костер, и, сытый и больше не испытывающий жажду, задремал.

Спать беспробудным сном в незнакомом месте, да еще и с хищниками, бродящими вокруг, не получится. Поколения выживших до тебя предков не позволят. Потому что те, кто засыпал

в таких условиях слишком глубоко, чаще всего не успевали оставить потомство.

Мне не было страшно. Я погибал много раз, и видел вещи и похлеще ночных джунглей. Но организм не давал расслабиться.

Я спал урывками, очень чутко, все время просыпался и оглядывался. Хотя что толку оглядываться, что я мог увидеть в кромешной тьме, под пологом леса. Может быть, наверху были звезды, но и их я тоже не видел. Ночью сюда, к поверхности, не проскальзывал ни один лишний квант света, и только едва тлеющий костер разгонял тьму на ближайшие пару метров.

Я просыпался, подкидывал в костер еще ветку, и дремал дальше.

Пока не приползла анаконда.

Я не почувствовал ничего, сразу удушье и ощущение, что тебя сжимают со всех сторон, словно в переполненном вагоне метро. Никакой возможности пошевелиться, двинуться, сбросить с себя тяжесть.

Наверное, я заснул все-таки слишком глубоко. Мои предки должны стыдиться, что не смогли, не в полной мере передали мне свои гены выживания.

Наверное, змею не испугал и не остановил даже костер.

Костер.

Я очнулся, и раньше, чем успел придумать что-то осознанное, дернулся, схватил тлеющую ветку из огня и ткнул ей в туловище змеи у себя на груди.

Испугать, обжечь, заставить расслабить объятия.

И проснулся окончательно, теперь уже от боли.

Змея была лишь ночным кошмаром, приветом от предков, которые все-таки обо мне заботились. Если я заснул слишком глубоко, и их обычные уговоры уже не действовали, они наслали на меня этот кошмар.

Не спи. Монстры рядом.

Змея была лишь ночным кошмаром, зато ожог на груди — стал вполне реален. Как я уверенно начал сражаться с несуществующей змеей. И ведь ни на мгновение не задумался, что она бы, скорее всего, обвила бы меня вместе с руками.

Повезло лишь в одном — костер едва тлел, и ожог остался неглубокий. Но будет болеть.

Надо смочить его водой, утихомирить боль.

Веселая выдалась ночка.

* * *

У меня был запас запеченной рыбы, завернутой в листья, и камень. Закрученный в лиану и превращенный в слабое подобие болы. У меня был стальной штырь, и еще камень, в котором я безошибочно признал кремень. У меня была палка, которой я мог проделывать дырки в листьях, и огромный свернутый лист, в который можно было кое-что сложить. А после того, как я проделал в нем дырки, просунул в них тоненькую лиану и накинул все это на плечи, то получился вещмешок. Да, она развалится и не выдержит даже легкого бега, но я освободил руки.

Я был богач.

Нужно

было идти обратно.

Абсолютно ясно, что к этому водопою люди не выходили. С той стороны от ручья была еще одна тропа, но я не верил, что на ней когда-нибудь появлялись люди. Следы у воды бы остались.

Я внимательно все осмотрел. Здесь можно было найти множество следов самых разных животных, с большинством из которых, судя по размерам лап, я предпочел бы никогда не встречаться, но следов людей тут не было. Ни следов, никаких других признаков.

Шагающий здесь не проходил.

Если только я не хочу начинать строить домик на дереве и обживаться в этих джунглях окончательно, мне нужно возвращаться и проверять другие дороги.

Может, я и выжил бы в этих джунглях. Кто знает. Если бы меня в первый же день не укусила бы какая-нибудь настоящая змея. Но как-то глупо устраивать робинзонаду, когда где-то в часе ходьбы стоит оплот человеческой цивилизации.

С этой дорогой, пока я шел к ручью, слились еще две тропы. Но с разных сторон. Мне нужно было, если смотреть сразу назад, направо, потому что левая тропа шла откуда-то из других мест, и по ней шагающий ну уж никак не мог пройти.

Я вернулся к правой тропе. Проверил, просто для самоуспокоения, что моя спираль с одной палочкой на месте, и двинулся вперед.

I I. Глава 6. Ионизированный газ

Время, которые мы тратим на дорогу, всегда субъективно. Если мы идем по маршруту впервые — то он кажется нам очень длинным. Накапливается усталость, возникает обеспокоенность. Удастся ли вообще дойти до пункта назначения? Хватит ли сил? А вдруг заблудишься? А сколько еще идти?

Когда возвращаешься тем же путем, он становится короче, иногда даже во много раз. Все вокруг воспринимается знакомым, опасений самый минимум, дорога кажется легче и быстрее, она словно сама двигается тебе навстречу, сокращая твой путь.

И вернувшись к исходной точке, вообще не понимаешь, откуда было столько тревог и волнений по дороге в ту сторону. Тут идти то — всего ничего.

Может быть, частично, это действительно объясняется знакомой дорогой, и тем, что идти получается быстрее. В остальном — это чистые игры разума, воспринимающего одно и то же расстояние абсолютно по-разному, в зависимости от обстоятельств.

Время прямолинейно и равномерно только на часах. Мозг не считает его ни равномерным, ни прямолинейным, ни даже непрерывным. Он может вжать множество событий в несколько секунд, и не просто вжать, но и запомнить, отложить в памяти, чтобы потом неоднократно посмаковать.

А может за неделю не положить на пустую полку ничего нового.

Я вышел к развилке, которая вчера была объединением двух троп, быстро, вообще не заметил, как дошел. Даже несмотря на то, что теперь был обвешан всякими полезными, и иногда даже вкусными вещами. Соли, конечно, не хватало.