Тень рыцаря
Шрифт:
– Что вам принести, шкурники? – тихо спросил трактирщик, чтобы не мешать представлению, которое проходило в другом конце зала. – У нас есть пиво за три черных гроша или приличное вино за пять. А на ужин есть говядина за одного серебряного «вола».
Я пропустил «шкурников» мимо ушей. Большинство крестьян не знают, что это значит «драные шкуры», и не понимают, что это оскорбление. Хотя, может, и знают, но им все равно.
– Говядина у нас нечасто бывает, – продолжал трактирщик, склонившись к нам так, словно предлагал сделку века. – Почти так же редко, как и
– Возможно, потому что здесь «Край мира»? – спросил Кест.
– A-а, ну да, наверное.
– Вообще-то мы находимся не на самом краю мира, – заметил Брасти. – Понятно, что здесь уже почти юг, но все равно это не край земли. А если бы это и было так, то тогда каждый постоялый двор от Бэрна до Пертина следовало бы называть «На краю мира». – Брасти огляделся вокруг. – Да и вообще, это не столько постоялый двор, сколько трактир.
– Здесь есть комната, – сдержанно ответил трактирщик. – Значит, это постоялый двор.
– А где комната? – спросил Брасти.
Парень указал во двор.
– Там. Кровать есть и все как полагается.
– Разве это не конюшня?
– Лошадей там нет.
– Все равно это не…
– Слышь, шкурник, – перебил трактирщик. – Если тебе и твоим приятелям комната не нужна, то и платить за нее не надо. Хочешь называть это место трактиром, а не постоялым двором – да пожалуйста, сколько влезет. Вы трое чего-нибудь заказывать будете? Пиво – пять монет, вино – семь, говядина – один серебряный «вол» и три черных гроша.
– Погоди-ка, ты же говорил…
– То были расценки постоялого двора, а это расценки трактира. Доволен?
Я сунул руку в карман, отсчитал пять серебряных араморских монет с изображением вола. Выложил их на стойку один за другим.
– Пять порций говядины, – сказал я. – А к ним еще пять кружек пива.
– Что? Этого мало. Вы что же, шкурники, грабежом занялись?
Я махнул в сторону потрепанных зрителей, которые, сидя за столами, наслаждались ужином.
– У этих людей, похоже, серебра не водится, а они при этом едят и пьют. И говядина с бараниной тут частенько бывают, потому что Арамор славится своими стадами, – сказал я, ткнув пальцем в вола на монете. – А если еще раз употребишь слово «шкурники», то я тебе скормлю еще несколько черных грошей да передние зубы в придачу: утром, когда пойдешь до ветру, сможешь их пересчитать.
Трактирщик как-то сразу подобрел.
– Прекрасно, прекрасно. Пять порций говядины за пять серебряных монет.
– И десять кружек пива, – напомнил Брасти.
– А как же, пять кружек пива. Разолью их в десять, если угодно. – Отворачиваясь, трактирщик пробормотал: – Может, вы и плащеносцы, да только не Фальсио. Это я вам задаром скажу.
Фальсио?
Брасти потянул меня за руку к последнему пустому столу в зале, где уже сидели девушки в ожидании нас. Стол стоял в дальнем углу, в стороне от всех прочих, да еще и в тени, что нам подходило как нельзя лучше. Шуран взял у трактирщика провизию, за которую, очевидно, рыцарям платить не приходилось, и ушел к своим парням, которые готовились к ночевке и разбивали лагерь. Видимо, здешнее
Музыкантша продолжала перебирать гитарные струны короткими пальчиками так плавно, что мелодия лилась от аккорда к аккорду, порой перекрывая песню.
– Она восхитительно играет, – сказала Валиана, внимательно наблюдая за движениями рук музыкантши.
Дариана пожала плечами.
– Не фальшивит. О певце и этого не скажешь.
– Нет-нет, ты не понимаешь. Когда я жила в Херворе, во дворец часто приглашали трубадуров. Они все были отменными музыкантами, иначе ма… герцогиня им бы никогда не разрешила выступать. Эта женщина, она совсем другая… Ее пальцы похожи на воду, которая омывает речные камни.
– Слуха не хватает, чтобы различать такие тонкости, – призналась Дариана и подмигнула. – А вот певца могу и убить, если он еще раз петуха даст.
Я снова погрузился в музыку, слушая искусную игру на гитаре и очень шероховатое пение.
Луч света разорвал ночную тьму. Песнь жаворонка волчий вой остановила. Слова его услышит все, кто мудр, В них исцеление земли и сила.Певец замолчал – женщина продолжала играть. Представление подходило к концу.
– Вот и конец истории, мои друзья и соотечественники. Пусть она согреет ваши сердца и придаст мужества в темные времена, которые на нас надвигаются. Не поскупитесь, подайте пару-тройку монет бедным трубадурам, скитающимся по дорогам и не имеющим ни дома, ни угла.
Один из зрителей выкрикнул:
– Монет? За рассказ? Нам и пива хватит, чтобы обрести мужество!
– Да уж, – подхватил другой. – Пой свои глупые песенки девчонкам.
Третий стукнул его в плечо.
– Кончай уже, Джост, что плохого в рассказах. И плевать, правдивы они или нет.
Рассказчик обратился к ним глубоким голосом:
– Я же из бардов, друзья мои. – Он оглядел зал, чтобы понять, произвели ли его слова нужное впечатление. – Истории, что я рассказываю, истиннее луны, светящей за окном, правдивее самых крепких деревьев в лесу.
И тут Джост встал.
– Хочешь сказать, что все это правда? Что какой-то там мерзавец обвел вокруг пальца самого герцога? Чего? А народ встал и заступился за какую-то там девчонку, потому что он им сказал?
Джост опустошил кружку и взвесил ее в руке, словно пытался запустить ею в барда.
– Даже не начинай, Джост, – пригрозил трактирщик, расставляя перед нами тарелки.
Кусок говядины терялся среди лука и картошки. Проворная рыжеволосая девушка поставила перед нами кружки с пивом и улыбнулась Брасти. Он улыбнулся в ответ и хотел уже завязать с ней разговор, но я ткнул его локтем в бок.
Джост всплеснул руками.
– Ах, оставь меня в покое, Беррет, я ничего дурного не делаю. Просто не люблю, когда мне лгут, да еще денег за это просят, вот и всё.
– Тогда ты зашел не в тот трактир! – звонко выкрикнул кто-то.