Тень Саддама Хусейна

Рамадан Микаел

В какой-то момент я подумал, что она сломается, но она глубоко вздохнула и, переборов слезы, перешла к самой душераздирающей части своей истории.

– Внутри камеры, казалось, повсюду лежали тела, но я не была готова к тому, что увидела. Я боялась за свой рассудок от такого ужаса. Грудь одного молодого человека была располосована от шеи до живота в трех местах. У другого были отрублены конечности, у третьего были выколоты глаза, а нос и уши отрезаны. Еще один лежал с содранной от шеи до локтей кожей и то, что осталось от его тела, было покрыто гноем. На его шее, руках

и ногах виднелись синяки от веревок, которыми он был крепко связан. Один был удавлен петлей, но вытянутая шея свидетельствовала о том, что умер он от медленного удушения, а не от сломанных шейных позвонков. Затем я увидела Ахмада.

В этом месте рассказа Асва сцепила руки и начала раскачиваться вперед и назад. Амна провела рукой по её голове и спросила, не хочет ли та отдохнуть. Женщина покачала головой.

– Нет, все в порядке. Теперь уже недолго осталось.
– Она крепко зажмурилась, возможно представив погибшего сына, каким она нашла его.
– Его тело было обожжено, и лицо было таким темным, что даже я... даже я, его мать, с трудом узнала его. Его руки все ещё были стянуты за спиной, и его лицо... его лицо застыло в смертной гримасе. Он лежал на боку на металлической скамье. Под ней были остатки костра. Они... они привязали его к кровати и затем развели под ним огонь. Они поджарили его заживо.
– Асва, наконец, поддалась своему горю и завыла в голос, переполненная жестокими воспоминаниями.

Я мог прошептать лишь несколько бессвязных слов сочувствия, прежде чем Амна подняла руку, показав, чтобы я замолчал.

В моем описании рассказ Асвы об ужасах, перенесенных ею, кажется плавным, но в действительности она то и дело запиналась, заливалась слезами и стонала, и прошел почти час, прежде чем она остановилась.

– Асва очень хочет узнать что-нибудь о Ясине, - тихо сказала Амна. Он все, что у неё осталось и ради чего стоит жить. Ты можешь узнать, что случилось с ним?

– Но как я могу сделать это?
– спросил я. Мне все ещё виделись сожженные и изувеченные тела.

– Микаелеф, ты знаком с людьми из службы безопасности. Попроси их узнать об этом.

Позже той ночью я поссорился с Амной впервые после нашей свадьбы. Она негодовала по поводу моего нежелания разузнать о судьбе Ясина. Правда заключалась в том, что я был слишком напуган. Даже намек на связи с кем-либо, кто был арестован службой безопасности, подвергал меня риску. Довольно неуверенно я предположил, что Саддам и его министры не знали о том, что происходит в тюрьмах, и маловероятно, чтобы кто-нибудь во дворце мог помочь.

– У тебя что, мозги отказали, Микаелеф? Ты действительно веришь, что Саддам Хусейн не знает точно, что происходит в его тюрьмах? Если ты пришел к власти не через выборы, ты можешь удерживать власть только посредством террора. Только повальными арестами тысяч невинных людей Саддам надеется выявить тех немногих, кто замышляет заговор против него. Ты должен наконец понять это!

– Я не верю, - ответил я, а голова у меня все ещё кружилась от откровений Асвы, - что Саддам виновен в том, что случилось с сыном твоей приятельницы. Да, он жесток, но он не мог санкционировать

убийство невинных студентов. Какой в этом смысл? Как бы ни был Саддам жесток, но он все делает с какой-то целью.

– Во имя Аллаха! Как ты можешь быть таким наивным? Конечно, у него есть цель. Террор - вот эта цель. То, что случилось с Ахмадом и сотнями других, - предупреждение всем противникам Саддама: "Если вы осмелитесь выступить против меня, вот что случится с вами и вашими семьями". Ты не можешь спрятаться от этого, Микаелеф. Это не исчезнет оттого, что ты отказываешься смотреть правде в глаза.

Мне нечего было сказать. Я был так же поражен рассказом Асвы, как и Амна, но отчаянно хотел верить, что Саддам не был в ответе за все происходящее.

Когда на следующий день я вернулся во дворец, я почувствовал, что единственным человеком, с которым я мог бы поговорить о Ясине, был Мухаммед. Мы просматривали видеозапись недавнего визита Саддама в Кербелу, и она остро напомнила мне о том времени, когда моя жизнь была не столь богата событиями, но бесконечно проще. Когда просмотр закончился, Мухаммед выключил телевизор и повернулся ко мне.

– Что случилось, Микаелеф?

– Что вы имеете в виду?

– За последние несколько месяцев я хорошо узнал тебя и вижу, что тебя что-то беспокоит. Ты молчишь все утро. Скажи мне, что же случилось.

Я колебался, но, решив, что могу довериться Мухаммеду, начал рассказывать ему о визите Асвы. Он выслушал меня, не перебивая.

– Это - проблема, Микаелеф, но не сделал ли ты из мухи слона?

– Ну и что же мне делать? Пойти к Саддаму и попросить его лично во всем разобраться?

– Почему бы и нет?

– Вы сошли с ума? Если мне повезет, он вышвырнет меня из дворца и велит никогда не возвращаться. А если не повезет...

Мне не нужно было разглагольствовать по поводу моей дальнейшей судьбы в случае, если Саддам затаит обиду.

Мухаммед не согласился со мной.

– Ничего подобного. Ты недооцениваешь свое положение, внимание президента и то, что он нуждается в тебе. Само собой, будь с ним любезен и предварительно удостоверься, что он пребывает в хорошем расположении духа. И тогда поговори с ним.

На этом тема была закрыта, но я знал, что никогда не набрался бы храбрости спросить Саддама о Ясине, если бы Мухаммед не взялся поговорить с ним от моего имени.

Позже, тем же утром, Саддам нанес неожиданный визит в Черный кабинет в компании своего младшего сына, Кусая, который явно скучал. Несколько минут мы поговорили о пустяках, затем Мухаммед, безо всякого предисловия, затронул опасную тему.

– У Микаелефа проблема, Ваше Превосходительство, точнее, дилемма, и вы, возможно, могли бы помочь ему. Расскажи обо всем президенту, Микаелеф.

Я застыл от страха, когда Саддам посмотрел на меня с любопытством во взгляде и не без сочувствия.

– В чем дело, Микаелеф?
– спросил Саддам.
– Что тебя беспокоит?

– Ничего, Ваше Превосходительство...
– Я покрылся путом и не знал, что ещё сказать.

– Но все же, Микаелеф, скажи мне.

Я с трудом сглотнул.