Тень угасшего пламени

Липский Павел Михайлович

– Ты что это, совсем ничего не знаешь?
– прищурился Кулай.

– Как видишь. А хочу знать, ведь, кажется, и мне придется сражаться. Хотелось бы знать, за что.

– И то верно, парень. Ну, ща все тебе расскажем, как пить дать.

И он начал свой рассказ, часто перебиваемый старостой, из-за чего общий ход событий несколько путался. Вот что вышло с его слов:

То место, где сейчас находился Ворон, был ульракский домин. Этот самый домин, как и девять других, составляли королевство Скальдорн, управляемое в данный момент королем Траугилом Вторым. Что касается непосредственно войны, то она, как оказалось, еще даже не началась. Однако во всю уже шла мобилизация армии, и отряды, предоставляемые баронами по вассальной присяге, стекались сейчас к столице - Ургарду. А началось все примерно около месяца тому назад, когда у короля Траугила похитили пятилетнего сына. Как это произошло

в точности никто не знает, однако сам король был твердо уверен в том, что это дело рук соседнего государства, Кальтиры, с которой Скальдорн всегда находился в натянутых отношениях. Неизвестно, то ли сам король пришел к таким выводам, то ли на то действительно имелись причины, но официальный ответ кальтирского сената на гневное послание Траугила гласил, что ни о каком похищении никто и понятия не имеет, и что обвинения ложные и оскорбительные. Такой ответ подействовал на молодого еще короля как красная тряпка на разъяренного быка. Мучаясь неизвестностью и беспокоясь за судьбу сына, Траугил тут же приступил ко всеобщей мобилизации. Каждый из десяти баронов должен был собрать со своих земель определенное количество людей и предоставить их для использования королю. Около столицы сформировался воинский лагерь, куда стекались рекруты. В нем осуществлялась боевая и строевая подготовка новобранцев, целью которой было превратить неотесанных крестьян в мало-мальски пригодных для боя солдат.

Именно туда и направлялся отряд Кулая, соединившись прежде с такими же из других деревень домина. Ворону был предложен выбор: остаться с отрядом или вернуться своим ходом обратно. Больше его никто не держал, но Кулай постоянно старался намекнуть ему, что такой крепкий с виду мужчина очень бы пригодился на предстоящей войне. Кроме того, он сам был десятником и предлагал Ворону стать под его начало. Седой староста приходился Кулаю отцом и бывал уже раньше на войне, тридцать лет назад, когда батюшка нынешнего короля, Траугил Первый, затеял поход против северных варваров. Сейчас, правда, противником были уже не полудикие, какими их считали, племена, а армия другого государства. Хоть война и не была объявлена официально, но было очевидно, что шпионы и соглядатаи рано или поздно донесут о делающихся приготовлениях.

Ворон сообщил Кулаю, что не собирается возвращаться, и с удовольствием последует за отрядом, чему десятник искренне обрадовался. В дороге мужчины рассказывали друг другу всякие истории, подлинность которых часто была весьма сомнительна. Ворон рассеянно слушал их, витая, впрочем, в своих собственных размышлениях. Вдруг одна вещь пришла ему в голову, и он удивился, как до сих пор не подумал поинтересоваться об этом.

– Послушай, Барик, - обратился он к старосте.
– У вас в деревне был такой тип, Дутто?

Барик нахмурился и утвердительно качнул головой.

– Он сейчас здесь?
– спросил Ворон, указывая на колонну бредущих за ними мужчин.

– Здесь-то?
– староста невесело улыбнулся.
– Конечно же, его тут нет. Он сбежал, как только пронеслась весть об общем сборе. Чтобы такой, значит, гнилой человек, как Дутто добровольно пошел в войско? Нет, парень, он, небось, сейчас в каком лесу отсиживается, а может даже к разбойникам подался. Есть у нас тут одна шайка в округе, на чужое добро зарятся, такие времена, как сейчас, для них самое то, что нужно.

Ворон кивнул - понял, мол, и снова погрузился в размышления. Отряд двигался мерным тихим шагом до самого вечера, а когда, наконец, стемнело, разбил лагерь на опушке соснового леса. Затрещали костры, аппетитно запахло едой, а люди разбились по группам вокруг огня, и рассказываемые истории стали еще более нелепыми и от того интересными.

Ворон поднялся на небольшой холм в стороне от лагеря и рассеянно всматривался в горизонт, к которому уходил его путь. Что еще принесет ему дорога? Куда она заведет его? Найдет ли он, наконец, ответы на свои вопросы? Мужчина вздохнул, провел рукой по лицу, неопределенно хмыкнул и направился в сторону костров.

Глава седьмая

Ночь тянулась бесконечно. Слабый ветер лениво пересыпал песок, на чистом небе ярко светили звезды, а посреди этого равнодушного спокойствия природы все так же грохотали барабаны и стонали песчаные чудища. Уже несколько раз сменялся барабанщик, рабы улеглись на землю, закрывая уши руками. Отовсюду раздавались стоны и ругательства. Сами алиханы ничуть не меньше изнывали от какофонии оглушительных звуков, и потому были озлоблены на стонущих и жалующихся. А, тем временем, прошло всего несколько часов, и впереди была еще большая часть ночи.

Ричарду было плохо. Грохот и визг

сводили его с ума, мысли в голове сплелись в большой молот и гулко ударялись о стенки черепа, еще более усугубляя его состояние. Теперь мужчина был готов проклинать свой чуткий музыкальный слух, который добавлял мелких подробностей ко всей этой вакханалии. Старик-собеседник хотел что-то сказать ему все время, но Ричард только отмахивался от него рукой, пытаясь хоть как-то навести порядок у себя в голове. Вышло только одно - все свободное место заняло желание избавиться от этого мучения любой ценой. Ричард страстно хотел, чтобы все исчезло. И рабы, и надсмотрщики, и ужасающие барабаны, и кричащие уродливые создания. Он желал этого всем сердцем, всеми фибрами своей души, и в какой-то момент это желание поглотило его целиком. Он забыл о шуме, забыл о том, что он сидит, раскачиваясь в такт барабанам, на не остывшем еще песке. Его мироощущение преобразилось, но он не заметил этого. Ричард вдруг осознал все, что он когда-либо хотел знать. Но это знание не оглушило его, а было воспринято как должное. Ответы на все вопросы лежали перед ним: Кто он? Откуда? Зачем он здесь? Стоит только потянуться - и все они сразу же откроют свою суть Ему. Да, теперь Ричард был Им. Его взгляд обратился на пустыню. Он увидел Ричарда, сидящим на песке и покачивающимся, увидел созданий, увидел рабов. Только звука не было слышно. Он видел и сквозь все это, как через тонкую вуаль. Бесконечные завихрения, сплетения и разветвления были сутью и основой каждого явления, каждой песчинки. Чудовищная, неописуемая система, находившаяся в постоянном движении, самодостаточная и бесконечная. Он чувствовал себя способным влиять на нее, изменять ее. Огромное Его тело, состоящее из той же субстанции, что и виденные им сочленения мира, задвигалось, переместилось, но не в пространстве, а в какой-то другой плоскости, и по структуре системы пошли волны. Они задвигались еще быстрее, перестраиваясь, подчиняясь Его неумолимой власти. Целая вечность прошла, пока Он созерцал это зрелище. Струились формы, менялись очертания. Он захотел понять, что за субстанция суть всех вещей. В тот же миг пришел ответ - это звук. От Звука началась Вселенная. Удовлетворенный этим ответом, Он снова обратил свой взгляд сквозь пустыню. Пора было исполнить Его замысел. И снова задвигались, извиваясь, перекрестия и сочленения, перекраивая ткань самой реальности.

Старик с татуировкой на лысой голове тщетно пытался докричаться до своего молодого приятеля. Тот только отмахивался и продолжал раскачиваться, сидя на песке. А потом что-то изменилось в нем. Мужчина вдруг судорожно дернулся, напрягся всем телом, а затем обмяк, завалившись на спину. И в то же время над пустыней раздались колоссальные, неописуемые, всепроникающие звуки. Они не были похожи ни на крики чудовищ, ни на грохот барабанов. Это были чистые, но ужасно монументальные ноты, звучание каждой из которых отдавалось судорогой мира. Звуки сложились в мелодию, очень простую, но невозможную для восприятия человеческим разумом. И сознание старика сделало единственное, что ему оставалось - оно отключилось. Второе обмякшее тело упало рядом с первым. Еще несколько вечных мгновений продолжалась Музыка. А потом мир мигнул. Как будто кто-то большой, чей взгляд содержал всю эту картину, на один миг сомкнул веки и тотчас разомкнул их.

Все та же пустыня, все то же черное ночное небо. Но ни одного раба, ни одного надсмотрщика, ни одного монстра. Только два распростертых рядом тела на песке и тишина, изредка прерываемая фырканьем лошадей и верблюдов.

Первым пришел в себя Ричард. Он открыл глаза и неподвижно лежал какое-то время на песке, уставившись стеклянным взглядом в небосвод. В глазах мужчины медленно угасал далекий огонь воспоминания. Ему ничего не хотелось, мыслей не было никаких вообще, только чувство какой-то значимости, возвышенности наполняло все его естество. Рядом заворочался старик и застонал. Ричард медленно приподнялся на локтях и сел, проведя взглядом вокруг. Что-то поразило его, вклинилось в сознание, но в первый миг он не понял, в чем дело. А потом он вдруг осознал, что, кроме них со стариком, да еще вьючных животных, никого вокруг не было. Песок был гладкий и чистый, как если бы никогда не существовало этих сотен грязных ног, месивших его еще совсем недавно.

Ричард моргнул, протер глаза и снова моргнул. Картина не менялась. С выражением недоумения на лице он обернулся к своему давешнему собеседнику, надеясь найти у него хоть какое-то объяснение случившемуся. Однако старик за это время успел уползти на некоторое расстояние и, со страхом оглядываясь, полз все дальше.

– Эй, ты чего?
– удивился Ричард.

– Баллир! Баллир!
– повторял какую-то бессмыслицу старик.
– Не может быть... Баллир!

– Что? Какой Баллир? Что с тобой?