Тень Великого Древа
Шрифт:
Эрвин мчал сквозь врага и кроил, и колол. Легкие горели, рука наливалась свинцом. Но меч будто сам тянул ее, куда надо. Вот конный лучник – пустил стрелу, промазал – лук на миг застыл в руке. Удар – кисть отлетает, брызжет кровью культя. Вот ганта с длинным мечом – орет, заносит клинок. Ты слишком медлителен, парень! Эрвин уже скачет дальше, а тот обливается кровью, роняя за спину меч. Вот черные усы и злые глаза – так и полыхают яростью. Хорошо, когда у шлема нет забрала! Глас Зимы ставит подпись - багряный росчерк поперек лица.
Сестра, - думает Эрвин. Иона, любимая, этот праздник я хочу делить с тобой! Правда же, твой Перст достает сюда?
Голова
Впереди тяжелый отряд врага. Пластинчатая броня, длинные копья. Да, у шаванов тоже есть такое. И я мчу прямиком туда, а их - человек двести. При всем желании сестра не уложит столько… Светлая Агата, к тебе обращаюсь! Ты сказала: мы увидимся в соборе. Я точно запомнил: не на Звезде!
– За Север! За Агату!..
Красно-черное вокруг него, и красно-черное – в небе! Огненные снаряды, дымные хвосты - залп камнеметов. Бочонки смолы лопаются среди врагов, кони ржут и мечутся, встают на дыбы. Кайры врезаются в месиво. Тяжелые рыцари Стэтхема нанизывают шаванов на копья, точно жуков на иглы. У Эрвина нет копья, но есть Глас Зимы - быстрый, как ветер. А враг смятен и не успевает защищаться. Шаван шарахнулся от огня – прямо под клинок. Конь на дыбы – получай удар по ноге всадника. А этот только замахнулся – сразу сдох от плети. Ну что же ты, сестра! Я бы достал его, уколол под щитом, неужели не видишь?..
– Милоорд!.. – кричат откуда-то.
Он еле слышит. Оглушен звоном стали, громом копыт, грохотом крови в ушах.
– Милооорд, назааад!
Какого черта – назад?! Это мой торт, я хочу его съесть! Иона выдирает куски изо рта, а теперь еще вы?
– За Агату! За Север!.. – кричит он, рубя нового шавана.
То есть, думает, что кричит, а на деле – едва шепчет. И рука уже совсем тяжела, даже легкий Глас Зимы ощущается как молот.
– Берегитесь, милорд! Впереди Перст!
Точно! Вон там – шаван без меча, машет голой рукой, как дирижер в оркестре. Сейчас я его! Пока Иона не опередила!
Эрвин прорывается сквозь жидкое прикрытие. Чей-то меч свищет мимо головы, ответным ударом герцог разрубает шею. Бедные идиоты, на что вы надеетесь? Я же не могу умереть!
Он скачет прямо на ханида, и уже видит точку, куда войдет клинок Гласа Зимы. «Дирижер» делает взмах рукой. Плеть разбивает череп кобылы и на излете хлещет Эрвина по ребрам.
Он летит, он падает наземь. Хватается за собственный бок, чувствует холод стали. Ага, это вывернуло пластины брони. А это что? Скользкое, твердое, зазубренное… Обломок ребра? Торчит наружу?.. Нет, чушь какая-то! Агата поклялась, я не могу умереть сегодня!..
Вдох спустя его накрывает чудовищная боль.
На радостях Менсон крепко поцеловал жену и вспрыгнул на стол, опрокинув посуду.
– Брр-раво, кайры! Так держать!
Картина изменилась перед его глазами. Теперь Менсон видел не воинов и коней – а лучи. Из ворот замка лилась река прекрасного рубинового света. Широкой волною катилась по земле и смывала мусор. Ох, и много его было: всю долину усыпали куски зеленой, коричневой, желтой грязи – как бутылки и объедки после долгого застолья. Река сметала их с пути, подминала под себя, растворяла. Иногда попадался слишком твердый комок, река не могла сразу поглотить его. Тогда помогал кто-то невидимый: ниоткуда прилетала молния, раскалывала комок, и обломки тут же терялись
Город тоже теперь выглядел иначе. Вместо стен, улиц и крыш Менсон видел живое существо: матерого, сильного, хищного зверя. Охотник ранил его, вогнав копье в грудь. Но зверь, рыча от ярости, ударил в ответ – и копье вылетело из раны, а охотник покатился кубарем, ломая себе кости. На глаза Менсона навернулись слезы радости:
– Смогли все-таки! Смогли, молодцы мои…
Адриан и ганта Бирай, и все, кто ставил на Шейланда, молча хлопали ртами. За какой-то час все перевернулось с ног на голову. Только что битва казалась решенной – но вот закатники побиты и изгнаны, орда обращена в бегство, а на стороне Ориджинов появился перстоносец.
– К-к-как это случилось?.. – заикаясь, выдавил герцог Морис.
– Зы-зы-запросто! – передразнил шут. – Поставили засаду – точно как у тебя в Лабелине. А орду обезглавили Перстом и погнали к чер-ррртям собачьим!
– Откуда возник Перст? – полюбопытствовал Второй из Пяти.
Ему ответил Франциск-Илиан:
– Младший Ориджин вернулся из Степи. Должно быть, захватил пленника.
Адриан и Серебряный Лис не раскрывали ртов. Все их вдумчивые прогнозы лопнули по швам. Закатники отступали из города в состоянии, близком к панике. Кавалерия Стэтхема вошла в раж и гнала шаванов через лабиринт. Петляя среди глыб, степняки теряли скорость, и северяне с удовольствием рубили их. Невидимый перстоносец тоже продолжал свою жатву.
– Королева Маделин, вы подвели меня, - наконец, сказал владыка. – Ваш агент солгал. Ориджин не собирался идти на сделку.
Леди-во-Тьме лишь пожала плечами:
– Даже лучших агентов иногда раскрывают. Вы должны были учесть возможность.
Адриан скрипнул зубами и повернулся к изображению:
– А ну, покажите мне северный фланг!
Птаха перемахнула через замок, чей гарнизон боролся с пожаром, и спикировала к северному предполью.
Менсон охнул, на миг растерявшись в разноцветном вихре. Смешались багрянец кайров, шейландская зелень, альмерская белизна. Яркой черной точкой выделялся полководец, лорд Рихард. Вопреки законам природы, он был черен – и светился. Лучи мрака окружали его ореолом. Шут видел душу полководца: ни расстояние, ни доспехи не могли ее скрыть. Рихард кипел бешенством и отчаяньем. Он видел, как орда обратилась в бегство. План наступления рухнул, последний шанс на победу остался в его собственных руках. Атаковать с севера – стремительно, сейчас! Раздавить кайров Блэкберри, пробить стену, ворваться в замок… Черными лучами гнева он хлестал своих солдат: на штурм, поганые трусы, в атаку!
Но солдаты тоже видели поражение орды. Они прекрасно понимали: кавалерия Стэтхема может объехать озеро и прискакать сюда, по наши души. Не лучше ли отойти, пока возможно?
Единственными, кто легко подчинился приказу, были монахи братства Вильгельма. Остальных солдат Рихард гнал в бой насмешками, посулами наград, прямыми угрозами: «Атакуйте, или я вас перебью!» Кое-как он слепил воедино куски, на которые разваливался корпус, и бросил в наступление. Лишь одна часть не вступила в бой: беломорские кайры как стояли на фланге, так и остались. Рихард в бешенстве помчал к ним, с криком обрушился на командира… И Менсон заранее знал, что произойдет: видел по цвету. Эти кайры светились рубиновым, в точности как Первая Зима.