Тени и зеркала
Шрифт:
— Я уже говорил, что мало знаю, уж точно не всё… Но твоё колдовство коснулось нас. В горах неспокойно в последнее время, и вожди видят беду в людской магии…
— И они считают, что я могу помочь? — уточнил Альен, пытаясь повернуть разговор в более выгодное для себя русло. — А что именно происходит?
Бадвагур собрался ответить, но вдруг с клацаньем захлопнул квадратную челюсть и замер. Альен тоже остановился, глядя на него с недоумением и лёгкой досадой — он хотел вернуться в Домик до темноты, чтобы познакомить гнома с Нитлотом и решить всё в родных стенах; оставалось совсем немного, а Бадвагур и так тормозил его своей неповоротливостью. Однако спустя пару секунд он понял, что остановило агха.
Где-то поблизости
С другой стороны — не факт, что не одобрил бы, ох не факт…
Переглянувшись с гномом, Альен кивнул и бесшумно двинулся в сторону пышно разросшихся кустов бузины, откуда доносился звук. Бадвагур достал кинжал и широко расставил кривые ноги, но того, как именно он сделал это, хватило, чтобы Альен почувствовал: он не воин. Может, и умеет обращаться с оружием, и неплохо дерётся — а иначе бы его, должно быть, не послали в такое чреватое бедами путешествие, — но это явно не дело его жизни. Что ж, может быть, для Альена это и к лучшему.
Дыхание не становилось громче, но и не утихало; Альен не понимал, человеческое ли оно, а магическое чутьё упорно молчало. Кисти бузины алели в листьях, словно открытые раны — и, раздвигая ветви, Альен готовился к чему угодно…
Но это был всего лишь Нитлот. Нитлот, распростёршийся на земле, мертвенно-бледный, в великоватой ему рубашке Альена, на которую сменил свой грязный балахон. Эта рубашка была залита кровью — красной, как бузина.
Этого ещё не хватало. Тихо застонав, Альен опустился на колени и быстро пробежался кончиками пальцев по телу Отражения, отыскивая повреждения. Нитлот не дал ему толком закончить это, с неожиданной силой схватив за запястье.
— Всё будет хорошо, — забормотал Альен, не сомневаясь, что звучит это напрочь бессмысленно. Бадвагур подошёл со спины и, судя по звуку, выронил кинжал. — Всё хорошо, Нитлот. Кровотечения уже нет, я сейчас…
— Это было оно, Альен, — будто не слыша, прошептало Отражение; в его белесых глазах застыл такой ужас, какого Альен давно не встречал. — Ни мёртвое, ни живое. Холодное и зловонное. Оно всё-таки пришло в Обетованное, как говорил Старший…
— Мертвец с деревенского кладбища, — стиснув зубы, процедил Альен, параллельно разрывая на Нитлоте рубашку и отвязывая от пояса фляжку с водой. — Он напал на тебя?
— Нет, не сам, — Нитлот качнул головой, облизав запёкшиеся губы. Альен заметил какие-то тёмные отметины у него на шее — словно от чьих-то пальцев. Или когтей. — С ним бы я справился… Но за ним шли другие. Намного, намного хуже.
— Порождения тьмы, как в наших пещерах? — не то спросил, не то подсказал гном, суетясь поблизости и явно не зная, как именно помочь. Альен жестом попросил его придержать Нитлота, чтобы он мог промыть его раны. Отражение зашипело от боли, но нашло в себе силы сказать:
— О, не тьмы… Порождения Хаоса.
ГЛАВА VIII
Конгвар отлично помнил день, когда впервые увидел Хелт. Случилось это, собственно, за день до её свадьбы с Форгвином. Её привезли в Чертог совсем юной, почти девочкой, худенькой и сплошь укутанной в меха, прямо из замка отца — храброго, знатного двура с южных границ. Конгвар никогда особенно не интересовался государственными делами, но знал, что отец Хелт — могущественный человек, преданность которого очень важна Хордаго, хотя бы потому, что у него было слишком много возможностей зарабатывать со своей дружиной на стороне Дорелии или Ти'арга, а то и вовсе претендовать на королевский трон.
Хелт (или Хелтингра, если уж на то пошло, — но Конгвар никогда не звал её этим жутким полным именем) была умна, даже слишком (по мнению многих при дворе) умна для женщины, но с годами научилась это скрывать. Она была крайне молчалива, но не робка, хоть и немного дичилась на первых порах. Она стала славной, как говорили старики, женой для Форгвина, верной его соратницей — в конечном итоге даже в распре с собственным отцом. Она умела достойно принять послов и подсказать мужу или тестю верный шаг для озвучивания на Совете, умела оценить оснастку боевых ладей и новые укрепления, одинаково легко управляла подготовкой к пиршествам и к обрядам в честь бога моря. Хелт была, кроме того, женщиной замечательной красоты — ледяной и величественной, как подобает дочери Альсунга.
Но всё это отступало перед одной простой вещью — очевидной, но непостижимой и губительной для Конгвара. Хелт была собой. И это меняло всё.
Хелт, супруга его брата, все эти годы была его страшной тайной, его отчаяньем и надеждой, когтями птицы на соколиной охоте, впивающимися в плечо, и веслом, ласково вонзавшимся в упругие волны. Она была ветром вокруг Чертога, и небом над его крышей, и паром у горячих источников, и гладью моря, алеющей в битвах. Она была тем, что выбивало из-под Конгвара привычную, прочную опору «рубахи-парня» с королевской кровью в жилах — его отчаяньем и надеждой, страстью и грехом. Хелт, она одна.
Раньше он не думал, что женщина может иметь такое значение. Но он, с другой стороны, и не смотрел никогда на Хелт, как на других женщин. С первого мига, увидев её на покачивающихся носилках, которые тащили двое пленных рабов, он вообще отделил её от всех прочих людей — и это казалось чем-то самим собою разумеющимся.
Это началось не сразу, конечно. Довольно долго они общались, как и положено деверю и невестке издалека, — то есть почти никак. Всё ограничивалось парой учтивых фраз на общих застольях, причём Конгвар каждый раз ощущал себя увальнем и тупицей: он не мог ни ввернуть редкое, но важное замечание, как Форгвин, ни разрядить обстановку удачной шуткой, как отец. Да что там — он и подумать тогда не смел, что такая женщина, как Хелт, может благосклонно посмотреть на такое недоразумение в роду, как он. И она действительно смотрела на него, словно на пустое место. Конгвар маялся: то скакал, как остервенелый, по пустынным полям, едва ненадолго сходил снег, то разъезжал по верфям, помогая с постройкой кораблей, то наведывался в рыбацкие посёлки и даже сам возился с сетями. Он старался загонять себя так, чтобы вечером падать в постель обессиленным, но ничего не спасало: ночи оставались отдельной, мучительной и унизительной историей. Он грыз простыни, ненавидя себя за кощунственные мысли, и был убеждён, что заслуживает самой страшной кары от богов, духов и людей.
А потом будто надломилось что-то невидимое, и одно мелкое обстоятельство, цепляясь за другое, привело к тому, что взгляд льдистых глаз Хелт стал внимательнее. В ней не прибавилось теплоты, но под белым высоким лбом явно велись какие-то сложные, слишком сложные для Конгвара, расчёты и умозаключения. В Чертоге в тот день отмечали какой-то из удачных набегов, где отличился и Конгвар, — он тогда потерял им счёт. Хелт уже была тяжела ребёнком Форгвина; она казалась здоровой и крепкой, и никто не предполагал, что она не доносит благополучно ни одно дитя. (Да и теперь один Конгвар, наверное, знал, что Хелт сама вызывала все свои выкидыши снадобьями из Долины Отражений).