Тени исчезают в полдень
Шрифт:
– Поглядим еще, – вставил Демид.
– А чего тут глядеть? – вяло промолвил Устин и опять устало вытер мокрый лоб. – Мы вот в колхозе тоже иногда беседуем об мировых делах. Захар наш тоже объясняет: «Борьба не кончилась. Идет, говорит, последняя битва». Но… проигрывали-то мы всегда, вот в чем вопрос.
– Слушай, Устин, – сдержанно произнес Меньшиков. – Я что тебе хочу втолковать? Конечно, проигрывали. Но сейчас времена изменились. Сейчас – атомная, водородная бомбы. Сейчас сделана такая подготовка, какой никогда не делалось раньше. И Захарка прав – именно последняя
– Ну и дадут, так что? Да ведь их за десять минут… Всю ихнюю землю за десять минут сожгут, если что… если они только вздумают…
– Кто знает, как оно все получится… Немцы – народ хитрый. Когда получат атомное оружие, они, может, выберут момент, да и пукнут этой ракетой в Америку. Те подумают, что ударили русские, – и начнется. Сами-то они и останутся как под коромыслом. Только пригнутся…
– А мы?
– Что мы?
– Да как мы-то? Сгорим ведь. Какая нам с тобой от этого выгода?
Демид выпил еще одну рюмку, встал.
– Вот что, Устин… Пьяный уже я, пойду отдыхать. На прощание вот что скажу. Может, и мы сгорим, я не знаю. Но, по мне, лучше уж сгореть, чем так вот, как сейчас… Пусть я сгорю, но пусть вместе со мной и все остальное пеплом возьмется, все. Все!!
Устин качнул головой. Нельзя было понять, соглашается он с Демидом или нет.
– А может, еще не сгорим, – продолжал Демид, раздувая побледневшие ноздри, – Может, еще… Вот тогда уж погуляем на старости лет! В последней войне немцы сожгли, расстреляли, задушили почти пятьдесят миллионов человек.
– И это ты подсчитал?
– Без меня подсчитано. Если им удастся начать новую войну, если они возьмут верх в этой войне, они сожгут и отравят в душегубках миллиарда полтора, а то и два. И я, если Господь сподобит, буду помогать им, сколько хватит сил. Вот на что я надеюсь… Вот чем я живу.
Демид говорил, а глаза его, и без того огромные, делались все больше и больше. Они наливались кровью.
– Ну отдыхай и ты. – Меньшиков поднялся. – Спи спокойно. Утром провожу тебя.
Демид широко раскрыл рот, с хрустом зевнул, аж на глазах выступили слезы. «Гляди-ка, слезы, а не кровь!» – удивился даже Устин.
А Меньшиков, помахав рукой, быстро, торопливо пошел к двери, оставив на столе папку.
Демид ушел, а Морозов долго и безмолвно сидел на кровати, забыв про зажатую в кулаке рюмку.
Глава 27
Пистимея выпила две чашки густого, черного чая, отодвинула от себя нетронутое варенье и пирожки с сушеной малиной. Две девушки, что накрывали вчера вечером стол для Демида с Устином, поспешно начали мыть посуду.
– Что так, сестрица? – участливо спросила пожилая женщина, собиравшая вчера осколки разбитой Устином рюмки, мать этих девушек. – Покушала бы перед дорожкой.
– Не хочется что-то… Где Семен-то? Позови-ка.
– Ну, ин ладно, я малинки сушеной
Через несколько минут вошел низкорослый, давно не бритый, с тупым подбородком человек, в котором Устин вчера по голосу узнал нищего, приходившего к ним в Зеленый Дол. Звали его Семеном Прокудиным.
4
Студия – кружок по изучению иеговистской литературы, состоявший обычно из пяти-десяти сектантов.
– Ну? – приподняла голову Пистимея.
– С полчаса назад подходил к дверям – почивают Дорофей Трофимыч. Пойду еще взгляну.
Семен ушел. Пистимея помолчала и спросила:
– На студии-то Дорофей Трофимыч, что ли, проповедь говорить будет?
– Ага, сами самолично… К вечеру велели собрать братьев и сестер во Христе.
– А не опасно?
– Так ведь Христос с нами. Какой-то новый документ изучать будем. Очень уж важный, говорят Дорофей Трофимович, сами разъяснять станут…
– У Селиванова Митрофана все собираетесь?
– Ага, у него.
– Менять бы места занятий-то. Не дай Бог, приметят…
– Да, это верно. Хотя и то сказать – у Митрофановых дом в тихом, удобном месте стоит…
Опять вошел Прокудин, кивнул Пистимее головой:
– Идемте. Звали.
Демид сидел за пустым столом. Едва Пистимея вошла, он поднялся, шагнул навстречу, раскинул руки, обнял ее за плечи:
– Здравствуй, здравствуй, Пистимея… Сколько лет, сколько зим! Вот уж рад я встрече… Всемогущ и благосердечен бог наш Иегова, способствовавший встрече!
– Здравствуй… Демид, – несколько растерянно произнесла Пистимея.
Демид нахмурился, сказал:
– Дорофей я, Кругляшкин. Давай уж старые имена не вспоминать. Ты не обижайся. – Он взял ее за правую руку. – Семен Прокудин надежный пионер, проверенный слуга святой охраны. Он подслушивать не будет. Да ведь… и стены уши имеют. А моего имени никто не должен тут знать…
Пистимея хотела отнять руку, но Демид удержал ее, разглядывая обрубленные пальцы…
– А не пойму все-таки, Пистимея, зачем тогда ты… Ведь без руки была бы сейчас.
Пистимея чуть скривила сухие губы:
– Зачем бы я стала руку себе рубить… Я ведь знала, что он… Устин мой перехватит топор или оттолкнет меня от чурки. Шутка ли – с безрукой женой потом жить! По глазам все читала у него. Он и толкнул. Да… вывернулся как-то уж топор у меня, когда он толкнул. Это уж случай. А кто случай предусмотрит…
– Да… Ну, проходи.
Пистимея нерешительно прошла к столу, села на краешек стула. Демид сел напротив. Некоторое время молчали. Демид поглядывал на Пистимею выпуклыми глазами, а она то клала на стол, то убирала свои руки.