Тени сна (сборник)
Шрифт:
— Хватит, — неожиданно сказал гнусавый, глухой голос. — Тащите его ко мне.
Удары прекратились, мальцы вновь схватили Жилбыла за руки-ноги и поволокли в горницу. Здесь они бросили Летописца на пол и, беспорядочно топоча стоптанными сапожками, рассыпались в стороны по темным углам. Будто их и не было.
Жилбыл со стоном приподнялся на руках и сел. Вытер мокрым рукавом лицо и лишь тогда увидел сидевшего перед ним на стуле Урода.
Урод был всем уродам урод. Гол, грязен, с круглым, как шар, волосатым туловищем, из которого тоненькими кривыми веточками торчали рахитично скрюченные ножки и ручки. Непомерно огромные
— Пожаловал, — прогнусавил Урод, уставившись в Летописца белыми круглыми глазами из-под кустистых бровей. — Давно поджидаем…
— Кто ты? — сдавленно выдавил Жилбыл.
— Ха, ха, — раздельно произнес Урод. — Я твой — Кошмар. Отныне и до скончания жизни.
Пальцы на ногах Урода шевелились, и из-за закрывающего рот мясистого носа, казалось, что это они произносят слова.
— Вижу, тебе по душе пришлась наша березовая каша, — продолжал Урод. — Еще хочешь?
Жилбыл молчал. Диким и несусветным казался ему новый мир. Он просто не имел права на существование.
— Не хочешь? Жаль… Хорошо отбитое мясо Летописца вкусно необычайно…
В печи вдруг сам собой полыхнул огонь, откуда ни возьмись появился огромный чан с клокочущим крутым кипятком.
— Ох, и поужинаю я знатно! — причмокнул Урод. Пальцы на животе расцепились, и громадные ладони потянулись к Летописцу.
— Я тебе что сказала? — внезапно загрохотал в тереме треснутый старушечий голос. — Не тронь его. Он мне еще нужен!
Словно кто ударил по рукам Урода. Он в страхе сжался на стуле.
— Прости, Государыня, не буду… — жалостливо проблеял он. — Уж больно аппетитен с виду твой Летописец…
Урод вдруг раздулся, покраснел от натуги и гаркнул на Жилбыла:
— Пошел вон! И чтоб глаза мои тебя не видели, а то сварю! Здесь я теперь живу!
И тотчас из печи в лицо Летописцу пыхнул вихрь огня и сажи, подхватил его и выбросил сквозь стену на сложенную во дворе поленницу дров. Под дождь и ветер, но, право слово, здесь было гораздо лучше, чем в полутьме смрадной горницы.
От свежего воздуха голова у Жилбыла закружилась, и он обессилено закрыл глаза.
Мелкая холодная морось сеялась на запрокинутое лицо; и это было приятно, и глаз открывать не хотелось. Двигаться не хотелось тоже, но кто-то настойчиво и в тоже время осторожно теребил меня за рубашку у сердца.
«Жужинья Тенка прилетела», — подумал я и, улыбнувшись, аккуратно накрыл ее ладонью. Но это была чья-то рука. В недоумении я открыл глаза и увидел над собой склоненное синюшное лицо бомжа.
— Тише, паря, тише, — свистящим шепотом проговорил он, дыша мне в лицо смрадом горницы Урода.
Я мгновенно все понял, крепко сжал ладонь бомжа и резко выпрямился на скамейке.
— Что-то ты, мужик, мне не нравишься… — процедил я.
— Ты чего? — перешел в атаку бомж. — Я тебе помочь хотел! Гляжу, дуба даешь…
Он дернулся, попытавшись вырвать руку, но я выбросил к его глазам два растопыренных пальца, и бомж сразу затих.
— Не
Кажется, бомж обделался. Во всяком случае, завоняло от него еще сильнее. Тогда я удобнее перехватил его руку, завернул ее, и бомж, охнув от боли, развернулся ко мне спиной.
— Стой так, — предупредил я и свободной рукой проверил свои карманы. Деньги были на месте. Не успел.
— Гуляй, мужик, — отпустил я бомжа, пнув ногой в зад. И он принялся улепетывать во все лопатки.
Но вонь с ним не ушла. Я посмотрел на ладонь, которой держал бомжа за руку. Вся ладонь была в грязных разводах, и смердело от руки немилосердно. Черт его знает, может, через полгода-год и я таким буду…
Я тщательно вымыл руки в луже, но от вони бомжа так и не избавился. Вероятно, он запачкал и мою куртку, а может, запах настолько въелся в обоняние, что действовал на меня чисто психологически. Знал я за своим чувством восприятия такие штучки. Теперь только посторонний человек мог определить, действительно ли от меня несет отбросами, или это шуточки моего гипервпечатлительного обоняния.
Морщась от преследующей меня вони, я зашел в магазин и купил буханку хлеба, два килограмма вареной отечественной колбасы и десяток яиц. Как ни манили меня пестрыми наклейками иностранные сыры, сервелат, шоколад и консервы, на большее я не решился, так как от устиновской «мзды» у меня остались лишь три купюры. На полкило датской ветчины, или десять кэгэ нашей синюшной варенки. Велика щедрость отечественных нуворишей! Четвертак мне бросил Устинов по советским временам. Впрочем, и на том спасибо — гостей кормить-то чем-то надо? Если разумно распределить, так недели на три хватит — ведь свою смехотворную зарплату я ухитрялся растягивать на месяц. А гости, кажется, у меня будут долго…
В овощном магазине я, стыдясь самого себя — чем гостей потчую? — приобрел килограммов пять сморщенной, гнилой картошки по бросовым ценам. А что делать, если на базаре нормальный картофель стоит почти как датская ветчина? Хотел купить еще и капусты, но борщ варить я не умел, поэтому махнул рукой и направился домой.
Тихонько открыв дверь квартиры, я бесшумно проскользнул в прихожую и, кажется, правильно сделал. Дверь в комнату была плотно закрыта, и в квартире стояла тишина. Отсыпаются мои гости… Сняв куртку и разувшись, я невольно отметил, что против обыкновения Шипуша у порога меня не встретила. Видно, сильно на нее подействовала ночная стрессовая ситуация. Впрочем, зайдя на кухню, я понял, что утром кошка заработала еще одно нервное потрясение — вермишель и обе банки консервов исчезли, как исчез из холодильника и обветренный кусок колбасы. Я сунул купленную колбасу и яйца в холодильник, хлеб водрузил на стол, сумку с картошкой бросил под стол, а сам быстренько юркнул в ванную комнату, чтобы хоть как-то отмыться от вони бомжа.
И здесь уже я испытал нечто вроде шока. Женщины есть женщины — на леске над ванной были развешены выстиранные предметы их нижнего туалета. Со времен семейной жизни моя квартира не видела такого. Особенно поражал бюстгальтер Елены: вот уж, действительно, не обидел бог дочь Татьяны — просто гамак какой-то! Стараясь не обращать на него внимания, я закрыл дверь, стащил с себя одежду и, сцепив зубы, стал обмываться холодной водой. А куда денешься, если горячую давали только по субботам, да и то всего на час.