Теннисные мячи для профессионалов
Шрифт:
— Как одет?
— Костюм или курточка. Сейчас не помню.
— Он не южанин? Может, акцент?
— Наш! Русак!
— Раньше не видали?
— Честно говоря, лицо девушки показалось мне более знакомым.
Подошла женщина-администратор спортивного вида, в черном официальном блейзере — поддержала официантку:
— Я тоже где-то видела. Не бывала ли она раньше на Белорусском…
Денисов не стал переубеждать — успех его миссии в ресторан не требовал их приязни к потерпевшей.
— Меня интересует парень…
— Его
Денисову осталось откланяться. Тем не менее у входа он нашел швейцара — плотного, с покатым лбом, с жирными складками на шее.
— Случай этот при мне был. — Он тоже говорил в основном о потерпевшей. — Хороша птичка!
«Принципиально другое мнение… — подумал Денисов. — А уж представления о тех, кого следует опасаться в действительности, никакого…»
Из зала ожидания кто-то постучал в дверь, швейцар сделал вид, что не слышит.
— Девицу я сразу заприметил. Плащ, должно, сто лет не был в чистке… Извините!
Он подал очередному клиенту сетку, зонт, привычно опустил в карман чаевые, открыл и тут же снова закрыл дверь. Походка у него была быстрая, шаркающая.
— Верите? — Он вернулся к Денисову. — Я сам никогда себе этого не позволял и от других не переношу. Нет денег на ресторан — не ходи. Вообще-то сюда редко такие ходят. Меня уже знают! Боятся! Глаз-ватерпас…
Приметы парня, приходившего вместе с Инессой, одежду он, впрочем, не запомнил.
Дождь не был виден, только в черных, на черной платформе, лужах, там, где падал свет, поверхность воды рябила и подергивалась. Вдалеке виднелась площадь Трех вокзалов -за пеленой она казалась вымершей, плохо освещенной. Движение пригородных поездов прекратилось, кроме Денисова, на платформе никого не было.
«Пока я все только удаляюсь от цели: девчонка, сбежавшая из дома, теперь еще сумасброд — жених… Задержим ли мы его в гостинице? Если да, высветится ли происшествие с новой, неизвестной пока стороны?»
Грибов появился около двух:
— Задержался по твоему делу. — У него была характерная рязанская скороговорка, некоторые жаловались, что не все понимают. Но Денисову она нравилась.
— Порядок?
— Да. «Нет конца у дел». Едем, нас уже ждут.
Приближавшийся к платформе состав замедлил ход, потом и вовсе остановился перед светофором, он направлялся в парк отстоя.
— Давай сюда. — Грибов еще на ходу открыл дверь одного из тамбуров. — Аккуратнее.
Состав шел с юга, он показался Денисову ободранным, темным; к концу летних перевозок поезда уставали, болели. Как люди. На полу тамбура хрустнула под ногами стеклянная мелкая крошка, окно с нерабочей стороны было выбито.
— Свои. — Грибов успокоил выглянувшую из коридора проводницу.
В соседнем вагоне дверь тоже была открыта — слышался стук
— Не задержат надолго, сейчас потянут… — Грибов был ниже Денисова, но устойчив и кряжист — им уже приходилось участвовать вдвоем в задержаниях.
Вагоны действительно напряглись, сходя с мертвой точки, скрипнули тормоза.
Ехать было недалеко.
Поезд еще шел. По обеим сторонам тянулись поставленные на прикол составы. Сквозь освещенные окна их ночная жизнь в парке отстоя была хорошо видна: поднятые полки, чей-то одинокий ужин или завтрак, дружеская неторопливая беседа проводников.
— Сюда, — сказал Грибов. Они спрыгнули на нерабочую сторону, здесь было темнее. — Значит, так… — предупредил он. — Иди прямо. До резерва проводников. Тут недалеко. Я догоню.
Сотни вагонов, пропахших странствиями, людьми, нехитрой снедью — иначе, Железной Дорогой, — стояли неподвижно-тяжело. Совсем близко, по ленинградскому ходу, прогрохотал дальний.
У резерва проводников догнал Грибов:
— Все в порядке. — Он был не один. Поодаль шли двое постовых, рядом на коротком поводке бежала овчарка.
Метрах в двухстах остановились.
— Пришли, — Грибов показал постовым на вагон; тот, кто был с собакой, пригнувшись, перебрался на другую сторону, умный пес неслышно пролез впереди него. — Если будет спокойно, по сигналу присоединишься к нам, — передал Грибов дополнительно по рации.
Второй милиционер встал поодаль.
— Подождем, — ночной оперуполномоченный настроен был благодушно. — «Когда бы ни умирать, все равно день терять…»
За шумом дождя кто-то невидимый постукивал металлическим молоточком бандажи, пробовал буксы. Несколько проводниц с сумками молча прошли по своим вагонам.
Сила дождя быстро менялась: минут пять было тихо, потом снова застучало по крышам.
Денисов поднял голову, прожектора на вышке казались огромными холодными светляками.
Ждать пришлось недолго. Послышались шаги, кто-то прошел рядом, едва не задев. Пахнуло пивом. Потом раздался стук в стенку вагона, еще через минуту — звук поворачиваемого в двери ригеля.
— Кто? — спросил невидимый в темноте проводник.
— Поспать. Утром уйду…
За самовольное превращение находившихся в отстое вагонов в гостиницу наказывали, но часть проводников продолжала рисковать.
— Заходи… — Проводник подал дверь на себя; увидев метнувшиеся к вагону тени, ничего сначала не понял: — Сколько вас? Трое?!
— Ну! — Денисов уже входил в тамбур. — Транспортная милиция. Никого не предупреждайте. В каком купе ночуют?
Проводник растерялся:
— Во втором. И в третьем.
Из служебки лил неяркий свет, пахло разваренным картофелем, овощами. Денисов прошел в коридор. Женщина в форменной сорочке, с галстуком-регатой резала хлеб — проводники готовились ужинать.