Теорема сводных
Шрифт:
Нам не удалось долго поговорить, у меня начался приступ. Потом второй. Через пару часов третий. Наутро Вольфганга не было. Не знаю, как Тео сможет жить с мыслью, что меня не станет? Я каждый день перебирал его рисунки, которые он мне приносит раз в неделю. На прошлой он нарисовал мне большого робота из рекламы хлопьев. И написал рядом о мечте. Вот жду завтрашний день, надеюсь, Тео подготовил мне новый рисунок.
Июнь, 3, 2018
Сегодня заходил Тео и Вольфганг. Тео принес полевые цветы. Говорит, сам на них заработал, покосив траву у дома. Вольфганг подмигнул мне, но я уже плохо соображала. Мое сердце болело за будущее Тео. Даже несмотря на всю строгость Вольфганга, Тео нужна была материнская любовь. У него мои глаза… Такие же безбашенные и глубокие. Надеюсь, он не будет творить глупостей. Надеюсь, Теодор будет мудрым.
Июнь, 7, 2018
Не писала так долго в дневник, потому что было плохо. Мне нужно куда-то выливать болючие слова, чтобы иметь чистый разум. Это некая бесплатная терапия. Не знаю, смогу ли я дожить даже до дня рождения Тео?
Вольфганг приходил сегодня, и у нас был серьезный разговор. Он признался, что у него есть женщина. И давно. С момента, как я заболела. Это Анна — коллега Вольфганга по работе. Надежный партнер. Вольфганг не каялся, нет… Он просто рассказывал про нее в самом лучшем ключе и просил прощения за то, что так вышло.
Я не виню его. Но расстроена тем, что он решил обо всем рассказать. Мои мысли теперь заняты тем, что Вольфганг может так же оставить Тео, если с ним что-то случится. Я не могу этого пережить. Тео не заслуживает такого! Но… Я ничего не могу поделать. Сегодня весь день плакала, когда Вольфганг ушел. Горько. Болюче.
Дальше текст становится едва ли разборчивым. На моих глазах едва ли вырисовываются слезы.
Июнь, 8, 2018 года
Я пишу, скорее всего, последнюю запись. Не знаю, сумею ли я дожить до прихода Вольфганга? Мое сердце умирает. Потихоньку. Мне сложно писать. Вольфганг должен сегодня привести Анну. Зачем? Не знаю. Но у меня нет выбора. Я слишком слаба…
И я хочу, чтобы Тео знал правду. Ребенок не должен быть виноват в отношениях родителей. Ребенок должен быть любим.
И я люблю тебя, Теодор. Любила всегда… и буду… любить после смерти.
На этом дневник обрывается.
Смотрю
Ненависть.
Неприятие.
Вспышка гнева подобна огненной лаве, пожирающей всё на своём пути, и я со всей силы швыряю потрепанную тетрадку в стену. Она тихо падает на пол шелестя страницами. Подступивший гнев застревает комом в горле и я сметаю всё со стола отца.
Бумаги. Ручки. Ноутбук с проводами. Его фотографию с Анной…
Звон стекла и грохот металла утешает хотя бы не надолго.
—Ich hasse dich! Ich hasse dich! Ich hasse dich!* (Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! ) — кричу я в полный голос. Чувствую, как легкие надрываются от силы гнева, рвя голосовые связки изнутри.
Я всегда знал, что мой отец подлый предатель и лицемер, а теперь получил доказательства этим догадкам. Никогда не прощу ему то, как он поступил с моей мамой!
—Theodore?!*(Теодор?)
Дверь в кабинет распахивается и на пороге появляется он. Отец смотрится на меня так, словно, я бешеный пес, который забрался в его кабинет.
Шумно дышу через ноздри.
—Was fur eine Heuchlerin du bist!*(Какой же ты лицемер!) — шиплю отцу, смотря в его наглые невинные глаза.
—Theodore, was ist passiert?*(Теодор, что произошло?)
Поднимаю один указательный палец и тыкаю им в воздухе в отца.
— Это…все.. ты!
Отец изображает хладнокровие. Словно, он не понимает, что произошло.
— Тео, я не понимаю, о чем ты говоришь… — восклицает Вольфганг, выставляя ладони вперед, будто бы пытаясь успокоить меня.
— Ты все прекрасно понимаешь, — ощущаю, как злость колет под сердцем, но я не могу держать ее в себе. Продолжаю тыкать указательным пальцем в отца. — Это ты убил маму тогда!
Отец на мгновение замирает. В его пустых глазах я не вижу того, чего хотел бы: правды. Раскаяния. Сожаления. Горя.
— Я не убивал твою маму, — ровным тоном произносит Вольфганг.
Я делаю пару шагов вперед, сокращая дистанцию между нами.
— Я нашел ее дневник, — выстреливают я словами, — где черным по белому было написаны слова почерком мамы.
Отец замолкает. Он опускает руки по швам и тихо вздыхает.
— Тео, все не так, как ты себе мог подумать…
— Да? — кричу я в ответ. — А как же? Как я должен был подумать прочитав посмертные записки матери?
Позади отца вырисовывается Анна.
— Твоя мама была больна… — продолжает успокаивать меня отец.
— Вот именно! — надрываюсь я от злости. — МОЯ МАМА БЫЛА БОЛЬНА, МОЯ!
Отец нервно сглатывает. Что сейчас творится в его мыслях? Стыдно ли ему за содеянное?