Теория игр
Шрифт:
Галина Ивановна медленно поднимается...
– Оправиться!
Галина Ивановна одергивает гимнастерку...
– Кру-гом!
Галина Ивановна разворачивается...
– Марш!
... Галина Ивановна стоит в дверях.
– Звонили из библиотеки, - говорю я.
– Пришли новые поступления. Надо их забрать.
– Хорошо, - роняет Галина Ивановна и, описав взглядом полуокружность, скрывается за дверью.
При чем здесь "хорошо"? Подчиненный должен говорить: "Есть!" или "Слушаюсь!",
8.
Вечером меня навещает Виктория. Час назад Вольдемар умотал на симпозиум - в Хабаровск, и Виктория прямо с вокзала - ко мне.
Я помогаю ей раздеться. Цепляю на "плечики" шубку, достаю из рундука тапки...
Виктория молчит, но по ней видно, что она уже знает о моем заявлении.
"Она знает, что я знаю, что она знает..."
И так до бесконечности.
Я могу только догадываться, какие арифметические действия производятся в данный момент в этой гладко зачесанной головке.
Чистый лист бумаги разделен пополам вертикальной линией. Актив и пассив. У актива есть подзаголовок "муж", у пассива - "любовник". Или наоборот: непринципиально!
Далее идут расчеты: стр. 10 (х) стр. 20 (:) стр. 4 ... и т.д.
Внизу - баланс. Он явно не в мою пользу. Но что я знаю наверняка - так это то, каким будет финал нашей встречи.
В и к т о р и я (приподнимая вуаль):
– Умоляю! Ради нашей любви. Забери свое заявление! Несолидно? Чем объяснить? Скажи, что с тобой приключился солнечный удар. Откуда я знаю про удар? Милый мой, женское сердце не обманешь. Баба, - она нутром видит!
Я (кусая локти, маячу по комнате).
В и к т о р и я (бросает последний козырь):
– А за это я отдам тебе свое самое дорогое!
Я (устремляюсь к ее сумочке).
"Шутка!"
Ладно, сдаюсь! Ваша взяла. Терпеть не могу, когда люди унижаются. Честно говоря, мне самому это директорство, как зайцу стоп-сигнал. Больше всего на свете я ценю свободное время. Короче, уговорили! Пусть Вольдемар будет академиком, а ты ... "Академшей", что ли? К тому же, когда спишь с женой академика, поневоле чувствуешь себя ЧЛЕНОМ-корреспондентом, как минимум.
Мы пьем шампанское. Виктория не сводит глаз с экрана. Там Цезарь Калигула изголяется над новобрачными. Поставил жениха "зюзей" ("зюзя" - это буква "з", поваленная набок, попой кверху,- примеч. авт.) и пользует его куда ни попадя.
"Бр-р-р! Не приведи, господь".
Я целую Викторию...
Удивительно, что она до сих пор не коснулась цели своего визита. Она не может не понимать, что с налету такие дела не делаются. Меня надо ПОДГОТОВИТЬ.
Может быть, она считает, что решит все проблемы со мной, как говорится, уже "в дверях"?
В и к т о р и я (подкрашивая губы перед зеркалом):
– Да, чуть
Я начинаю раздевать Викторию...
Переворачиваю ее с боку на бок...
Подкладываю ей под живот подушку...
Ее выдержке можно только завидовать. Что значит, польская кровь!
"Еще Польска не сгинела!.."
(За слова не ручаюсь.)
Кстати, предлагаю идею монументального - по размерам - полотна: "Польская партизанка на допросе у "сусанинцев". В роли второго "сусанинца" Мак-Дауэлл. Подпольная кличка: "Тяжеловес". Виктория мужественно сносит экзекуцию.
"Какая выдержка! Какая потрясающая выдержка!"
От одной мысли, что я связан с этим героическим народом, пусть даже осьмушкой крови, у меня влажнеют глаза.
"Наверх, вы, товарищи! Все - по местам, - вырывается из моей груди. Последний парад наступает!.."
(К сожалению, других героических песен, тем более польских, я не знаю.)
"Врагу не сдается наш гордый "Варяг", - подхватывает Мак-Дауэлл. Пощады никто не желает!"
Нет, судя по стиснутым зубам Виктории, финал будет иной.
В и к т о р и я (уже в дверях):
– Забери заявление, "академик"!
Я лежу на спине, закрыв глаза.
– Мне пора, - говорит Виктория и начинает одеваться.
Мы - уже "в дверях". В смысле, в прихожей. Я подаю Виктории шубку, бросаю в рундук ее тапки.
Виктория стоит перед зеркалом и роется у себя в сумочке...
Финал должен грянуть с минуты на минуту.
"Да, чуть не забыла, - мысленно суфлирую я.
– Забери за-яв-ле-ние!"
(Никакой реакции.)
"Забери за-яв-ле-ние!"
(Опять никакой реакции.)
"Заявление забери!" - мысленно рявкаю я.
(Черт, совсем охрип! Мысленно.)
– Это тебе, - неожиданно говорит Виктория и протягивает небольшой пакет, перевязанный шелковой лентой.
– Поздравляю!
"Ах, да! Сегодня же 23 февраля. День Советской Армии."
– Только, пожалуйста, разверни его, когда я уйду, - добавляет она и направляется к двери.
"Однако..."
Я возвращаюсь в комнату. Сажусь на постель - недавнее поле брани...
На полу "сусанинцы" режутся в карты. В углу дымит чубуком шляхта, пустив его по кругу...
Неутомимый Мак-Дауэлл пользует на экране очередную жертву...
У меня в руках пакет, перевязанный шелковой лентой. Обычно на 23 февраля Виктория дарит мне носовые платки. (Надеюсь, без намека.) Это наша традиция, и мы ее храним. Кажется, и на этот раз Виктория не изменила себе. Я бросаю пакет на стол, но промахиваюсь. Пакет улетает аж за батарею.