Теория мертвого мира
Шрифт:
В разгар процесса фабрикации тонн пепла, замещающего собой тлеющий мир, репортёры добрались и до Анатолия Левремова:
– Анатолий Левремов, скажите, пожалуйста, как вы оцениваете достижения вашего протеже?
– А это и не достижения, – заметил Левремов. – К великому – только пока – он на пути.
– Не уверен, что «великое» уместно. Уместно другое. Общеизвестны его тёплые отношения с этой распутной гангстерюгой, с Виктором Громовым. Вопрос, случайны ли они?
Левремов опустил голову. Его великое столкнули с Случаем, вывернув то, о чём он размышлял только поверхностно. И сейчас в настолько неуместном месте тему подняли на поверхность, пускай ответ ему и был заблаговременно известен.
– Не думаю, –
Глядя в глаза репортёра, Анатолий понял степень перемены тона его слога, ведь в их расширении он видел сильное изумление.
Экономическое положение России не сильно отличалось от состояния общемирового обложения проблемами. Розовым пони, используемым для демонстрации в качестве достижения российского отрочества, был факт отсутствия стагнации. По её широким континентальным просторам важно прогуливалась стагфляция. Не было и широкомасштабных программ разлива благотворительных борщей тиараносцам частного бизнеса. Подачки получила лишь горстка крупных компаний, состоящая с государством в особых хореографических сношениях с неизмеримой степенью их пространственной пластичности. Банк России в ответ на ожидание эскалации мирового кризиса первоначально снизил процентные ставки, но ожидание галопирующей инфляции сделало невозможным длительное поддержание максимы игры в имитацию посильной визионерам стимуляции.
В Америке труженики ФРС смогли позволить себе занять «мягкую» позицию по вопросу необходимости подливания масла в плазму. Они снизили ставки до абсолютно нуля, попутно презентовав очередной проект по сносу мировой денежной системы. ФРС вновь принялась скупать токсичные активы банков, а её баланс, согласно требованиям символичности последствий своих действий, превратился в помойный бак.
Тогда оценку мер государственной инвазии предоставил Пол Кругман:
– Проекты наших монетарных и фискальных властей отличаются монументальной неэффективностью [8] .
8
Это было им сказано по поводу кризиса в Японии в 1990-х годах.
Чуть позже Кругман добавил, что власти упустили две ключевые проблемы: недостаток спроса и недостаток доверия, – указав, что очевидным решением дефляционной проблемы является принятие законопроекта о поддержании ФРС инфляции на уровне четырёх процентов в течении пятнадцати последовательных лет. Он, будучи кейнсианцем по конфигурации своей душевной организации, поддержал ариетту Милтона Фридмана в порядке обязательности проведения ритуала внутридисциплинарного братания во имя достижения конфессионального многообразия.
Мандельброт как-то сказал, что в экономическом пространстве всё со– родно поветриям моды. Вчера особые пособия способствовали процессу натирания мозолей на стопах кейнсианских манекенщиков. Сегодня мюли рвут и протирают апологеты монетарной конгрегации. И пусть не одним страхом они всегда были едины, но явление дефляционного наступления в своём феноменальном проявлении есть та ужасная реалия миростановления, к которой смена моды в форме отношения недопустима ими в любой мере.
Это партийное поношение ассиметричного изменения денежного отношения со стороны ценителей уравнения обмена во всей его вариационной полноте изумляет наповал за неимением количественного значения его монетарного члена. Казалось бы, изменение диоптрий обозрительного приспособления может поспособствовать аннуляции хотя бы указанной проблемы, но именно автор вариации количественной теории денег назвал дефляционное изменение корнем всех экономических проблем. Несомненная порочность использования
Отсюда остро ощущаются отсутствие квалифицированных кадров и пространственная недостаточность мягких комнат в специализированных заведениях. При этом диагностическое отношение к авторам неостановочного экономического псалмопения с учетом возведения их обсессий к состоянию навязчивой нормальности становится обязательным сертификатом вменяемости того, от кого это отношение исходит. Увы, только сквозь призму диагностической подозрительности доступно ясное понимание того, что Ирвинг Фишер мог выступать за поддержку стопроцентного коэффициента резервирования по средствам «до востребования» с одновременным ходатайством в пользу программы «ценовой стабильности». Конечно, понятно, он мог быть покровителем других методов умеренного инфляционизма, но точно так же может быть, что таковым он тоже не был.
Мир иступляет вульгарностью своих умозрений. Нейтральность денежных знаков по критериальному признаку бездонности концептуальной бредоёмкости сравнима разве с девиацией в форме утверждения их всеобщей эквивалентности, ведь для сторон сделки ничто не может быть менее эквивалентным, чем обмен. Для всех тех, кто не плюёт на могилу Кантильона, не имеет значения, является ли государственное посягательство в денежное отношение программой «ценовой стабильности» или «стабильной инфляции», ведь экономический рост дефляционен как феномен. И так ли удивительно, что именно повальная фиктивизация ценовых индикаторов бессчётным сбродом ходатаев ценовой стабильности или инфляции, с учетом очевидной политической ангажированности академических проповедников и, как следствие, их несусветной гармонии по вопросу необходимости подобного инфляционизма, преподносится как панацея к цели решения любых экономических проблем? Пожалуй, очевиден ответ «нет».
Очередным отрицанием собственных наваждений, ставших оплотом общественного презрения рыночных отношений, стала анафема структуре «распределения» их результатов. И вновь отсутствие интереса к развертыванию процесса смещения этой структуры преподносится очень навязчиво, пускай оно и ожидаемо. Такова воля буквы этой веры. Дело в том, что предшествующее распыление благотворительных борщей, ритуально пропущенных сквозь глотки банковских элитариев и иных стратегических пищеварительных систем, сильно меняет всем весь мир. Но ведь во всякой процессуальной ритуалистике важна лишь покорность в рутине её совершения. И потому после законодательной легализации практики частичного резервирования, принудительной картелизации банковской системы, после сотен программ благотворительной помощи скопищу лощёных жиробасов необходимо нам и всем другим просто по-братски взяться за ручки, драматично выпучить свои системы обозрения и исступлённо потаращиться на коэффициент Джини, впаяв капитализму непростительное обвинение в обогащении не нищих и обнищании живых, уже живущих в нищете.
Но вот звучит рапсодия кейнсианского успения. Но это ведь неправда. На деле он припарковался сам в каком-то хосписе, где под надзором реаниматологов обращает в интеллектуальное рабство новые партии филистерских переднескамеечных ботанов с их кейнсианскими псалмами. По части диагноза был прав, конечно, только Джерри Джексон: «Кейнсианство чем-то напоминает чудовище Франкенштейна – оно всё никак не умрёт».
Громов обещал Азраилову выпустить его мертворожденный фельетон, но отказался лишь тогда, когда настало его время. Со стороны Громова это был жест, но не ответ: