Теплый шоколад на десерт
Шрифт:
Он должен взять себя в руки. Это уебок Лайтман и так его подозревает…
Все идет к концу, сейчас он на грани — еще немного и потеряет себя навсегда. Свившее себе гнездо в его голове и пока дремлящее чудовище зашевелилось, и пройдет совсем немного времени, когда оно полностью завладеет его разумом. Он должен успеть. Спастись. Он долго боролся, но все труднее сохранять самого себя, и пока не стало совсем поздно Ли должна спасти его.
Он так и не сумел объяснить ей, и она не дала ему шанс.
Ярость клокотала внутри, затмевая разум, корежила его, насиловала, взрывала. Ли могла бы остановить, навести порядок
Он в капкане и скоро умрет, очень скоро, взяв с собой Ли. В смерти она станет залечивать его раны, собирать по кусочкам его разбитое сердце. Она успокоит его в вечности, как он хотел при жизни и всегда будет рядом.
Он не помнил, как снова оказался в доме. Кажется, добрел пешком. Его ботинки и брюки до колен испачканы в уже высохшей грязи.
Захлопнув и заперев входную дверь, он повернулся к мутному от многолетнего слоя пыли зеркалу. Смертельную бледность испачканного лица перечеркивали полоски солнца, пробивающиеся из-за неплотно закрытых жалюзи. Его глаза покраснели от бессонницы и опухли.
Если бы Ли послушалась, если бы полюбила, она бы его спасла! Он собирался все рассказать ей той ночью, но она убежала, испортив приготовленное ей платье. Сучка!
Отчаяние захватило его с такой силой, что ярость стихла. Почему она не поняла, насколько нужна ему? Почему выбрала не его? Почему не услышала молчаливый крик о помощи? Но поздно, слишком поздно. Она убежала. Оставив его в одиночестве. Теперь только смерть спасет его. А Ли поможет ему.
Его голова поникла. Хватит ли мужества? Сможет ли он положить конец несчастьям? Он не хотел убивать тех женщин. Не хотел, но они, как и Ли обманули его. Ли, она не тронута страшной трагедией его жизни. Чистая, нежная, заботлива Ли… В жизни ли в смерти ли — она его спасение.
В последний раз он бросил взгляд на свое отражение в зеркале. Он так долго верил, что ублюдок уже мертв, ему говорили — он умер. Но они ошибались. Он все еще жив, Дэзи раскрыла ему глаза. Она показала ему — ублюдок живет в нем самом. Та же кровь в венах, те же извращения разжижали его мозг, он делал все то же самое, что и ублюдок, только еще хуже. Ублюдок вел его, он был им. Он сам и его старший брат Рэй все они ублюдки, рожденные ублюдком. Но теперь он больше не боится и сделает то, что должен сделать, он ненавидел себя, презирал себя, но единственный путь избавить землю от новых ублюдков — это смерть. Прости, Ли, но ты мне нужна, ты мне поможешь, а я должен найти в себе мужество, чтобы сделать это…
Ближе к полудню Джиллиан вроде бы обрела прежний контроль над мышцами; руки и ноги двигались тогда и так, как она хотела, хотя более точные движения требовали еще значительных усилий, но она смогла стянуть волосы резинкой в хвост, подобрав её с пола.
Однако при желании произнести несколько слов подряд и попытка связать их в осмысленную фразу возникло ощущение, что язык завязывается узлами. Пытаясь обдумать ситуацию за пределами сиюминутного существования или выстроить какие-то планы на будущее, Джиллиан по-прежнему ощущала, что голова словно забита шуршащей соломой, к тому же активизировать сложившуюся ситуацию,
Двигаясь осторожно, её еще заметно водило из стороны в сторону, а пол под ногами выделывал замысловатые коленца, она
прощупывая каждый шаг, направилась в сторону ванной, может быть удастся соскрести вонючий пот, пропитавший, казалось, всё тело, и хоть по этому поводу не чувствовать себя несчастной.
«Никто не собирается любоваться на твои сиськи, Фостер, — нарочито грубо сказала она себе, подбадривая, обнаружив что на двери нет запора, и проводя рукой по краю ванной,добавила, — Сейчас до тебя никому нет никакого дела».
Выбраться из узкого, скроенного по фигуре платья оказалось почти неразрешимой проблемой. Наверно с сотой попытки она исхитрилась изогнуться в нужном направлении и дотянуться до «язычка» молнии на спине. Дрожа и обливаясь потом, она отлепила платье от влажной кожи, и тянула его вниз до тех пор, пока оно само не упало к ногам. Как только прохладный воздух коснулся тела, озноб превратился в жуткую трясучку, придерживаясь за край ванной, чтобы не отправиться следом за платьем, Джиллиан кое-как переступила через сложившийся горкой некогда дорогой шелк, превратившийся в вонючую тряпку, внезапно вспомнив, как сгибаются ноги в коленях. С бельем она справилась не так уж плохо, но кожа на спине непроизвольно съежилась, когда она, уронив на пол лифчик, начала стаскивать трусики; возникло неприятное ощущение, и она казалась себе более обнаженной и беззащитной, чем когда-либо в жизни. И она поспешила укрыться под той защитой, которую представляла собой вода. Покрутив краны, Джиллиан с сожалением вздохнула, едва сдержав слезы обиды, ей не удалось добиться желаемого результата, вода оказалась еле теплой, почти холодной и текла жалкой безжизненной струйкой.
Слишком резко выпрямившись, собираясь перекинуть ногу через бортик ванной, она ощутила тошнотворное головокружение и через секунду упала на колени, обнимая унитаз. Она не помнила, сколько времени провалялась на холодном кафеле. Тошнота то отступала, то вновь накрывала с головой, выворачивая её наизнанку. Измученная, выпотрошенная, она, кажется, задремала, прижавшись щекой к ободку унитаза. Вернуло Джиллиан в реальность звонкое и бурное журчание воды. Вяло текущая струйка превратилась в настоящий водопад. Обрушиваясь в поддон, вода разлеталась брызгами, оседая прозрачными каплями на окружающих предметах и на обнаженной Джиллиан.
Ей удалось подняться на ноги и сделать самые мучительные и самые желанные три шага, и переваливаясь через бортик ванной, она посчитала себя героиней. Подставив лицо под воду, мучимая жаждой, Джиллиан жадно её глотала, но не найдя в себе сил для сохранения равновесия, едва не упала и предусмотрительно опустилась на дно ванной. Сидя на корточках подставляя то спину, то плечи, то голову отдалась на волю обжигающе ледяных струй. Расслабляюще приятных! Затем, устав она обхватила колени руками, и легла на бок, свернувшись калачиком,блаженно прикрывая глаза. Ей было невдомек, что одурманившее её лекарство ослабило восприимчивость к холоду. Чувствуя как с каждой минутой и каждой каплей омывшей воспаленную кожу, возрождается её поверженное и измученное тело, и почти убедила себя, что находится в полной безопасности, у себя дома, и на миг все показалось не таким уж безнадежным.