Теплый шоколад на десерт
Шрифт:
Сделав очередной круг по комнате, Зоуи вздрогнула, услышав, что неподалеку от дома притормозила машина.
— Явился, — недовольно пробормотала она и торопливо подошла к входной двери, рывком распахнув её настежь.
На лицо упали несколько первых тяжелых дождевых капель, занесенных порывом ветра. Смахнув их, Зоуи отступила назад, подъездная аллея была пуста.
— Мам?
Она резко обернулась. Эмили, завернувшись в одеяло, стояла на нижней ступени лестницы.
— А это ты… — дрогнувшим голосом произнесла Зоуи, нехотя закрывая дверь на улицу. — Телевизор разбудил? Извини.
Эмили отрицательно покачала головой.
Зоуи
Эмили подошла к матери и прижалась лбом к её плечу.
— Малыш, с тобой все в порядке?
— Не называй меня так, — Эмили еще сильнее закуталась в одеяло, — Страшный сон приснился. Я волнуюсь за папу, он еще не звонил?
Зоуи постаралась скрыть за улыбкой свою растущую тревогу.
— Пока нет, но ты же ведь знаешь своего драгоценного папочку.
— Мам, не начинай, ладно? Я же вижу, что ты притворяешься и делаешь вид, что тебе все равно, — Эмили подошла к дивану, забираясь на него с ногами, — Ты так же, как и я не находишь себе места от беспокойства.
Внезапно зазвонил стационарный телефон.
Зоуи и Эмили одновременно повернули головы. У обеих промелькнула одна и та же мысль: «Кому потребовалось звонить среди ночи на домашний номер? Господи, только бы ничего не случилось…»
Опустив ноги с дивана, Эмили подалась вперед и гипнотизировала взглядом телефонную трубку, лежащую на горке книг. Кажется, её никто не касался черт знает сколько времени, черный пластик подернулся слоем пыли. Громко сглотнув, Эмили вдруг вспомнила, что последней держала трубку в руках Джиллиан. Она выясняла какие-то неувязки с газовой компанией, а она сама прыгала в нетерпении рядом, в машине их ждал отец, в кои-то веки выдался свободный вечер — они собирались пойти в кино.
— Не поднимай трубку, мам, — прошептала Эмили, помотав головой.
Зоуи застыла на месте не в силах шагу ступить. Внутри сжималось от нехорошего предчувствия. А телефон всё звонил и звонил. Наконец, Зоуи не выдержав напряжения, решительным шагом пересекла комнату и дрожащей рукой взяла трубку.
— Алло?
— Могу я поговорить с кем-нибудь из родственников доктора Лайтмана?
Она сразу же узнала голос, совершенно бесстрастный, холодный официальный. Эти интонации были ей хорошо знакомы, она и сама умела так разговаривать. Зоуи пронзил страх.
— Я слушаю.
— Мадам, говорит дежурный офицер Эрик Брекстон, из службы полиции Ньюпорта.
Её охватила такая паника, что пришлось на секунду закрыть глаза.
— Слушаю, — голос был ровный и спокойный, сработала прокурорская практика — не демонстрировать свои эмоции посторонним.
Слушая неторопливую, размеренную речь офицера полиции, Зоуи повернулась к Эмили, и увидела, что дочь, побледневшая со слезами на глазах, вытянувшись в струнку и, прижимая кончики пальцев к губам, стоит рядом с диваном. Улыбнувшись уголками рта, Зоуи качнула головой, успокаивающе помахав в воздухе рукой.
— С ними все в порядке? — переспросила она и села в кресло, положив трубку себе на колени.
— Мама! — Эмили подбежала к ней, — Что случилось, мамочка?
Она крепко обняла дочь и прижала к себе изо всех сил. Эмили тоже обхватила мать руками, Зоуи чувствовала, что Эмили дрожит, как в ознобе.
— Нашли Джиллиан. Она в больнице, Кэл вместе с ней.
— О, Боже, — Эмили не смогла сдержать слез радости.
— Тшшш… — успокаивала её Зоуи, стирая слезинки с лица дочери.
…казалось
Эмили взглянула на мать, губы у девушки все еще мелко дрожали.
— Джиллиан, я не знаю, как бы стала жить дальше, если бы… — она склонила голову, — а папа? Он же без нее, как… — не договорив, Эмили всхлипнула.
Эта сбивчивая фраза дочери причинила Зоуи такую острою боль, что слезы против её воли набежали на глаза.
— Ты права, — прошептала она. Но её шёпот прозвучал, как отчаянный крик. Какой матери приятно услышать, что её ребенок так отчаянно любит другую женщину, которая теперь рядом с твоим мужчиной, пусть и бывшим.
— Мама, — Эмили отстранилась и очень серьезно глянула на мать, она словно почувствовала, о чем думает Зоуи, — Только не надо меня ревновать к Джиллиан.
Её разбудили однообразные, едва слышные : блип, блип, блип.., издаваемые кардиографическим монитором. Современные приборы работают почти бесшумно, но и без того острый слух Джиллиан за время заточения стал её более чувствительным. Она научилась улавливать и различать малейшие шорохи, которые казались посторонними в поскрипывающей тишине, заполнявшей одичавшую виллу на мысу. Больница, она в больнице! Сдержав радостный вскрик, Джиллиан откинулась на подушки, вслушиваясь в окружающие звуки. Судя по солнечным лучам, пляшущим по стеклянной перегородке и по опущенными жалюзи, время перевалило за полдень. Расслабившись, она прикрыла веки и снова почти неуловимое «блип…блип…блип…» медленное и ровное один в один с ритмом её сердца. И в этих безразличных электронных звуках не было ничего человеческого — обычный контролируемый компьютером сигнал. Но на пару минут, они показались Джиллиан райской музыкой.
Она была жива! Она свободна! И в этот раз она переиграла Майкла, выйдя в победители. Ему не удалось сделать её заложницей своих безумных идей. Он сломил её, унизил, издевался и превратил в свою игрушку намереваясь утянуть за собой в Ад. Где ему и место. Ему, но не ей.
Но стоило ей только закрыть глаза, сразу же перед внутренним зрением появилось искаженная гримасой отекшая физиономия Майкла, с неестественно красными слюнявыми губами, растянутыми в садистской ухмылке, словно приклеенной к бледному лицу. Торчащие в разные стороны грязные пряди волос и его некогда ухоженные пальцы беспрерывно скребущее в затылке. Голова вдруг нелепо дернулась, на шее появилась алая отметина и Джиллиан почувствовала что задыхается, захлебывается хлынувшей на лицо кровью Майкла. Судорожно со всхлипом втянула воздух и распахнула глаза, уставившись в потолок. Отчаянно захотелось забраться под душ и смыть все гадливые воспоминания. Ей не удавалось избавиться от мерзкого ощущения, словно её долго и с чувством валяли в грязи.
Майкл или Дин, Джиллиан постоянно путалась и часто ошибалась, вызывая бурю гнева от той или иной личности, периодически измывавшейся над ней.
«Монстры порождаются болью, скорбью, злостью и одиночеством, отсутствием любви и понимания, — внушал ей кто-то из них, — душевно раненые и уязвимые к соблазнам, которые в нормальном состоянии кажутся немыслимыми». Усмехался очень по доброму и расстегивал штаны, подходя к ней. «Я же монстр, ты сама так говоришь, значит мне можно».
Она рванулась из этих мыслей, зная, что они теперь долго не дадут ей спокойно жить, рванулась, задыхаясь в их вязкой трясине, и вырвалась наружу.